Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы

Валентинов Андрей

– Мне... поднимать руки?

– Это лишнее. Достаточно того, что вы включите установку.

– Я... я не понял вас!

– Конечно, поняли, – вздохнул Ахилло. – Я слышал ваш разговор с Беном. Если меня арестуют – погибнем вместе. Так что вам лучше отправить меня за пределы... нашей грани, так кажется? Если спросят – скажите правду, вам угрожали оружием...

– Ах вот оно что...

Тернем нерешительно потянулся к небольшому рычажку. Его движение не понравилось капитану:

– Стойте! Имейте в виду, это не проверка. Мне терять нечего. Или погибнем вместе, или я исчезну, а вы останетесь и продолжите ваше дело. Так что не делайте глупостей!

Рука, протянутая к рычажку, опустилась. Ученый задумался, затем решительно мотнул головой. Щелчок – лампы на пульте загорелись, откуда-то снизу, из-под пола, донеслось мощное гудение. Краем глаза Ахилло заметил, как засветилась прозрачная призма под металлической сферой.

– Нет, не могу! – Тернем резко обернулся. – Кто бы вы ни были, гражданин капитан, вы погибните! Ваша смерть...

– Вы говорили, что шансы – пятьдесят на пятьдесят...

– Но это же теория! На практике вы просто сгинете, от вас ничего не останется...

Михаил усмехнулся:

– Это тоже подходит...

Страха не было, напротив, капитан чувствовал невиданное, охватывающее всю душу, волнение. Он перешагнет грань – первый! В любом случае, это не худший финал... Генератор уже гудел, мигали лампы, призма горела белым огнем...

– Скорее, гражданин Тернем!

Следовало спешить, в зал в любой момент могла ворваться охрана.

– Готово... Если не раздумали, становитесь посреди той площадки.

Ахилло выбрал место как раз в центре. Наверное, сейчас следовало помолиться, но капитан не верил в Творца. Хотелось одного – чтобы скорее все кончилось, пока не вернулся страх.

– Сейчас. Вот...

Тернем что-то набросал на листке бумаги.

– Если вам очень повезет... Это бланк наркомата госбезопасности. Я написал, что вы – участник научного эксперимента...

Об этом Михаил не подумал. Кажется, физик соображал куда быстрее, чем он сам. Ведь там, за гранью, если даже Михаил уцелеет, его не будут ждать пионеры с цветами. Там тоже какой-то научный центр, свои «лазоревые», «малиновые» и Бог весть кто еще.

Ахилло спрятал оружие и уложил бумагу в нагрудный карман.

– Включайте!

– Погодите, молодой человек! – рука, уже протянутая вперед, к горящему лампами пульту, отдернулась. – Так нельзя. Я буду отвечать за вас, за вашу гибель! Если не перед властями, то перед Богом...

Ахилло внезапно рассмеялся:

– Нет, гражданин Тернем, в любом случае виноваты не вы...

Конечно, ученый, который через минуту превратит Михаила в яркую вспышку света, не виноват. И даже те, что готовят ему пытки и смерть – даже они не виновны. Виноват он сам – сейчас, в эту секунду, Ахилло понял это с полной, окончательной ясностью. Он выбрал волчью тропу, и тропа привела его сюда...

– Глаза! Закройте лицо ладонями!..

Михаил зажмурился, прижал руки к лицу...

...Плеснуло беспощадное пламя. Он еще успел подумать, что таков, наверное, адский огонь.

Глава 12. «Ветер западный треплет знамена...»

Старый, цвета крепкого чая, коньяк был налит в маленькие плоские рюмки. В комнате стояла полутьма, поблескивали золотом корешки старинных книг, негромко тикали большие настенные часы.

– У вас озабоченный вид, друг мой! – Бертяев взял со столика рюмку, грея коньяк в руке.

– В самом деле? – Бен неуверенно улыбнулся.

– В последнее время вас что-то беспокоит. Надеюсь, не личное? Вы уж извините за этот доморощенный психологизм...

Бертяев был во все той же «профессорской» куртке, при галстуке-бабочке, но на сей раз без монокля. Вечер выпал спокойный, как раз для неторопливой беседы. Никто не мешал, достойная супруга драматурга еще не вернулась от портнихи.

– Вы правы, Афанасий Михайлович. Все время ссорюсь со своим приятелем. А вчера вообще...

Он не договорил и, вздохнув, умолк. Бертяев усмехнулся:

– Кастор ссорится с Полидевком? Не поделили жезл базилевса?

– Да нет же! – молодой человек скривился. – Мне это фюрерство абсолютно не нужно, просто... Мы перестали друг друга понимать. Представляете, обращаемся друг к другу по имени-отчеству! А вчера... Я написал один документ, нечто вроде обзора здешней обстановки. А он заявил, что это – взгляд марсианина.

– Вот как? – коротко бросил Афанасий Михайлович, то ли сочувствуя, то ли удивляясь.

– Он считает, что я слишком равнодушен, что мне не больно ...

Бертяев бросил на гостя короткий быстрый взгляд.

– Александр, не в обиду будет сказано... Может, он в чем-то прав? Заметьте, вы сказали: «у вас», а не «у нас».

– И вы тоже! – Бен отхлебнул из рюмки, даже не ощутив вкуса. – А что я должен чувствовать? Любовь к товарищу Сталину? Преданность к этому вампиру Ежову и его банде?

Он быстро оглянулся – сказывалось знакомство со здешними нравами, но единственным свидетелем столь крамольной фразы оказался большой черный кот, гревшийся у батареи.

– Левиафан! – позвал Бертяев. Кот, неторопливо прошествовав к креслу, одним прыжком оказался на коленях у хозяина. Афанасий Михайлович почесал Левиафана за ухом, тот потянулся и негромко мурлыкнул.

– Кроме названных вами лиц, Александр, есть еще и другие. Их приблизительно сто пятьдесят миллионов.

– Ах, другие! – молодой человек повысил голос, вызвав удивленный взгляд Левиафана. – А где они были двадцать лет назад, когда нужно было не страдать, а действовать! Сколько ушло с Корниловым? Сколько было с Юденичем? А остальные – эти самые миллионы? Хотели социализма – и получили! «К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь», – так, кажется, у вашего Пушкина? Да, за них мне не больно! Мне больно за таких, как вы, как этот художник, как...