Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы
Шрифт:
Бен появился на Патриарших без пяти семь. Добирался он, как обычно, пешком. За эти месяцы молодой человек неплохо изучил Столицу и теперь старался прокладывать маршруты напрямик, через скопище кривых улочек и узких переулков, надеясь на чутье, не подводившее и раньше, в дальних походах на Тускуле. Вечер был теплый, и Бен снял плащ, неся его переброшенным через руку. В последнее время он научился одеваться вполне в местном духе, походя теперь не на иностранца из посольства, а скорее на преуспевающего журналиста или молодого художника.
В небольшом парке, несмотря на теплый вечер, народу оказалось неожиданно
– Добрый вечер. Насколько я понимаю – товарищ Бен?
– Так точно... – ответ показался почему-то глупым, и Александр поспешил исправиться. – То есть – да. Вы – господин Флавий?
– Совершенно верно. Заметил вас еще на Бронной. Впрочем, мы кажется виделись. На Новодевичьем...
Бен кивнул. Да, он уже видел того, кто назвался Флавием. Это было вчера, на Новодевичьем кладбище, где хоронили известного драматурга и бывшего военного врача Афанасия Михайловича Бертяева.
– Я тоже пришел туда, – вздохнул Флавий. – Пришлось нарушить все правила конспирации, но...
По жесткому холодному лицу скользнула судорога боли. Это продолжалось какую-то долю секунды, затем человек в сером плаще вновь стал прежним.
– Вы дали согласие на работу, товарищ Бен. Афанасий Михайлович поручился за вас, поэтому не могу вам не верить. Будете подчиняться непосредственно мне. Напоминаю: от выполнения или невыполнения приказов будут зависеть человеческие жизни, и прежде всего ваша.
– Да... – кивнул Бен.
– Здесь можно сказать: «Так точно», – Флавий улыбнулся. – Впрочем, вы, как бывший руководитель нелегальной группы, не нуждаетесь в инструкциях. Какую подготовку вы прошли на Тускуле?
– Четыре месяца специальных курсов, господин Флавий.
– И полгода подполья в Столице... – задумчиво проговорил человек в сером плаще. – Кое-что... Надеюсь, разговорную речь освоили?
– Уже легче, – вздохнул Бен. – Но все равно порою трудно. Иногда просто язык не поворачивается. Называть даму – «гражданкой»!.. Я и не думал, что за два десятка лет язык может так измениться.
– Не только язык, товарищ Бен. Обратите внимание на манеру держаться, на мимику... Ну, поскольку вам известен мой номер телефона, конспирировать
– Граф Бенкендорф Александр Леонтьевич, – Бен привстал. – С господином Бертяевым, то есть с Терапевтом, познакомился в ноябре прошлого года.
Он украдкой взглянул на своего собеседника, но замнаркома Лунин отреагировал на «графа» удивительно спокойно.
– Товарищ Терапевт отзывался о вас очень хорошо. Чем-то вы ему особо понравились.
– Я? – удивился Бен. – Мы виделись с Афанасием Михайловичем очень редко. И теперь, когда уже поздно...
Он не закончил фразы. Перед холодным невозмутимым большевиком не тянуло на подобную откровенность. Но Лунин, кажется, понял:
– Я очень ценил товарища Бертяева. Мы с ним не сходились ни в чем – ни в политике, ни в эстетике, но мне будет не хватать его не только как товарища по подполью...
Флавий тоже не стал продолжать. Похоже, эти слова – максимум того, что он мог позволить себе.
– А почему он называл себя Терапевтом, господин Флавий? Ведь Афанасий Михайлович – хирург по образованию.
Человек в сером плаще пожал плечами:
– Была такая раннехристианская секта. Впрочем, он как-то говорил, что сейчас в обществе невозможна хирургия, необходимо медленное, постоянное лечение. Может, поэтому... Товарищ Бен, обстоятельства вашего появления в Столице вынуждают меня задать вам несколько вопросов. Какой ваш нынешний статус?..
– Неопределенный, – улыбнулся Бен. – С точки зрения НКВД – я бродяга с поддельными документами. Для Тускулы же я злостный невозвращенец. Не исключено, что меня лишат гражданства.
– Почему вы решили остаться в СССР?
Голос Лунина оставался столь же бесстрастным и требовательным. Бен собрался с мыслями, ответить было не так-то легко...
– Во-первых, я не могу одобрить пакта со Сталиным. Этому бандиту не верил и не верю. Президент Богораз ошибся, более того, этим он обрек на гибель сотни тех, кого мы могли спасти. В организованную эмиграцию не верю, нам подкинут шпионов и вредителей. В общем, я решил, что здесь смогу быть полезным и для России, и для Тускулы...
– А товарищ Терапевт считал, что в вас проснулась русская кровь! – в голосе Флавия чувствовалась хорошо скрытая ирония.
– Я по происхождению немец. Считаю себя тускуланцем и русским уже никогда не стану. Но дело не в национальности. Совершена ошибка, более того – подлость. Богораз бросил людей без помощи – все равно, русских, китайцев или готтентотов. По-моему, ваш Маркс называет это чувство интернационализмом. Я бы рискнул назвать это совестью. Кроме того, – он попытался улыбкой смягчить слишком высокие слова, – защищать Тускулу можно и в России...
– Исчерпывающе... – Николай Андреевич задумался. – О Тускуле мы еще поговорим. Впрочем... Представителем Богораза назначен Иван Косухин. Это ваш друг?
– Мы с ним плохо поговорили напоследок, – Бен отвернулся. – Боюсь, он меня не понял.
– Мне он понравился... – Лунин вновь улыбнулся. – Он так похож на Степана! Когда я впервые увидел его, то подумал, что брежу. Я же не знал, что его отец жив... Итак, вы, бывший руководитель разведгруппы Богораза, готовы сотрудничать с антисталинским подпольем?