Окончательный диагноз
Шрифт:
Нет, я вовсе не ожидала, что мы с Олегом поженимся, станем жить счастливо и умрем в один день (хотя бы потому, что мой личный статус так и оставался до конца не ясным). Однако мне казалось, что я имею право на честность с его стороны! Если Марина и он еще не до конца решили, будут ли вместе или разойдутся окончательно, почему не сказать мне об этом прямо? Ведь меня не смущал тот факт, что Роберт женат! Ну, разве что немного, когда я встречалась с его женой, то спрашивала себя, чего еще ему нужно при такой замечательной половине… А может, я сама себя обманывала, уверяя, что ни на что не рассчитываю? Вероятно, я слишком расслабилась именно потому, что нашла того, кто мне действительно
Я специально тянула время, чтобы появиться в операционной перед самым началом работы, когда вся бригада будет уже в сборе, и Олег не сможет урвать момент для разговора со мной. Я не сомневалась, что он попытается все мне объяснить, но не хотела давать ему шанс: лучше всего закончить нашу love-story прямо сейчас, пока еще остались пути к отступлению. В конце концов, я работаю в этой больнице уже очень давно – начала задолго до того, как Шилов возник на горизонте, – и не собираюсь уходить только потому, что короткое время спала с ним. Черт подери, он ведь не моим отделением заведует, а потому не может считаться начальником. Значит, я не совершила ничего предосудительного и могу продолжать спокойно работать.
Сразу же по окончании операции я быстренько рванула к дверям. Шилов устремился за мной, но тут в проем просунулась голова медсестры.
– Агния Кирилловна, вас главный вызывает! – крикнула она и многозначительно поджала губы, одновременно закатывая глаза, показывая, что надо идти «наверх».
Я боялась разговора с главным, но объяснения с Олегом страшили меня гораздо больше, поэтому я с готовностью последовала за медсестрой, на ходу срывая с себя операционный халат.
В кабинете главного мне приходилось бывать всего пару раз. На самом деле никому не захотелось бы часто туда захаживать, ведь в основном это было связано с чем-то неприятным. Сергей Никандрович Добров никак не соответствовал своей фамилии, являясь человеком довольно вздорным, язвительным и даже грубым. Он держал своих подчиненных в ежовых рукавицах, и они боялись перечить ему, даже когда он был не прав. Единственным его слабым местом, на мой взгляд, была любовь к хорошеньким женщинам, и я имела возможность убедиться, что женские чары действуют на него безотказно. Но те случаи – другое дело, ведь я просто попадала под горячую руку, а потому, уверенная в своей правоте, легко избегала нагоняя. Теперь же я с тяжелым сердцем переступала порог кабинета Доброва, чувствуя себя со всех сторон виноватой – главным образом потому, что продолжала покрывать Роберта. Я знала, что главный в курсе того, что происходило в отделении ортопедии и травматологии на протяжении того времени, что им управлял Ивахин, и смотрел на это сквозь пальцы, так как покойный зав когда-то являлся одним из его преподавателей в Военно-медицинской академии и их отношения были приятельскими. Думаю, что и сам Добров не чуждался маленьких «нарушений», которые кормили врачей, и я была искренне удивлена, что завом травматологии неожиданно стал Шилов, а не Роберт Караев: все знали, что они с главным тоже в неплохих отношениях.
Как и ожидалось, Добров пребывал в скверном настроении.
– Ну и что там у вас происходит? – сразу же спросил он, не ответив на мое приветствие.
Я решила прикинуться дурочкой: в большинстве случаев общения с авторитарными, грубыми людьми этот метод срабатывает.
– В смысле, Сергей Никандрович? – вскинув брови, переспросила я.
– Вы хотите сказать, что понятия не имеете, зачем я вас вызвал, Агния Кирилловна?
О, а вот это уже прогресс – он помнит мое имя!
– Нет, почему же, – пожала я плечами, присаживаясь на стул, хотя мне этого никто не предлагал. – Полагаю, это
– Вы правильно полагаете, – едко ответил главный. – Что вам известно об этом деле?
– Ровно столько, сколько знают отделения реанимации и травматологии: Роза Васильева умерла от обширной ТЭЛА.
Добров повернулся ко мне в анфас (до этого он сидел боком, почти не глядя на меня, словно демонстрируя таким образом свое величайшее недовольство).
– А вот ее родичи, понимаете ли, считают иначе! – стукнул он рукой по столу. Очевидно, сила удара оказалась слишком велика, и главный поморщился, потирая ребро ладони. – Под ударом находятся сразу два отделения моей больницы, и пострадать могут многие. Нам, как вы наверняка понимаете, такое положение дел чрезвычайно невыгодно!
– Разумеется, – смиренно склонила я голову.
– И вы понимаете, что должны сделать все, чтобы Васильевы, подавшие на нас в суд, оказались не правы?
– Конечно, Сергей Никандрович. Только я, честно говоря, не вижу, как могу помешать им делать то, что они хотят? Отчет патологоанатома говорит о том, что оснований для иска нет: гибель пациентки вряд ли могла стать результатом проведенной операции…
– Вот оно: «вряд ли»! – прервал меня главный. – Значит, основания все-таки имеются!
Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, я сказала:
– Ну, единственное, к чему в данном случае мог бы придраться адвокат потерпевшей стороны, это анализы умершей. Если бы, скажем, выяснилось, что Васильева была склонна к повышенному тромбообразованию, а соответствующих мер не приняли, то можно говорить по меньшей мере о халатности со стороны лечащего врача. Но, насколько я понимаю, с этим все в порядке?
– Да, – с явным облегчением ответил главный. – Судя по документам, предоставленным Караевым, анализы подозрений не вызывали. Гибель пациентки вполне можно объяснить роковой случайностью: всем известно, что смерть от ТЭЛА может наступить и без видимых причин, и никакая профилактика в любом случае не способна снизить риск до нуля. Но адвокат сейчас говорит не об этом.
– Неужели? – подняла я брови.
– Именно! Он обвиняет больницу в том, что умершей не был оказан надлежащий послеоперационный уход, что ее выставили из палаты реанимации раньше времени и оставили без наблюдения на ночь. А это, Агния Кирилловна, извините, целиком вина вашего отделения!
– Если вы не в курсе, Сергей Никандрович, – мягко сказала я, – то я не дежурила в тот вечер и ночь, когда все случилось.
– Да знаю я, знаю! – раздраженно повел плечами Добров. – Те, кто виновен в случившемся, уже имели со мной разговор.
Я могла представить, что это был за разговор! Главный никогда не стеснялся в выражениях, более того, он обладал навыками той изощренной грубости, которая отличает образованного человека от неотесанной деревенщины. Честное слово, легче выслушать поток матерных ругательств, изливаемых на тебя каким-нибудь мастером, нежели унизительные, полные ядовитого сарказма замечания, с легкостью слетающие с языка Доброва!
– Я, конечно, не снимаю с себя ответственности… – снова начала я.
– А вот это правильно! – тут же опять перебил Добров. – Виноваты все, кто делал операцию пациентке и кто недоглядел, не смог предвидеть того, что с ней может произойти!
– Вы правы, Сергей Никандрович, – согласилась я.
Наверное, Добров не ожидал, что я окажусь такой покладистой, и ждал возражений. Не услышав их, он окончательно остыл, и злобно-напряженное выражение на его лице сменилось усталостью.
– Сами-то вы что думаете? – спросил он совершенно другим тоном, нежели тот, которым начинал нашу беседу. – Почему Васильева умерла?