Окопная правда чеченской войны
Шрифт:
P.S.
– 1Когда-то Курт Воннегут сказал: «Человек, нашедший дело, больше не нуждается в словах». Я до сих пор ищу своё дело, хотя друзья считают, что поиск неминуемого — лишь нездоровое ускорение процесса.
И поэтому — Да, Смерть!
P.S.
– 2Только что, листая Кропоткина, в сносках у Прудона я встретил вот это: «Человек — существо разумное и работящее, самое прилежное и самое общественное существо, у которого главное стремление не любовь, а закон. Более высокий, чем любовь. Отсюда получается героическое самопожертвование, не знакомое массам, родятся мученики труда и производительности, о которых молчат романы и театр. Отсюда слова: Умереть за Родину!»
Как микроинсульт, как вспышка LSD, я вспомнил самое главное, толкнувшее меня в это место, откуда мне не выйти, не выбраться без помощи ну, наверное, любви. Я вспомнил сборы, друзей, проводы. Ни один не отговаривал меня и не задавал вопросов. Все только смотрели как-то странно.
А потом я помню слёзы, горячие слёзы Наташи уже на базе (перед бортом). Она смогла приехать и пробраться ко мне. Помню её последний вопрос: «Ты уверен, что именно это тебе так нужно?». Я вдруг только сейчас понял, что я как слепой переступил через любовь, методично зашнуровал горные ботинки и… переступил.
Как облизнувшийся волк.
Нет, я не просто рискнул всем самым-самым, я не просто пошёл защищать какой-то там засраный Дагестан, я… К чему я всё это? Просто вспомнились проводы на настоящую войну. И все молчали.
В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает, В дни, когда спазмы любви выворачивают народы, В дни, когда пулемёт вещает о сущности братства — Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся. В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога. Медленно, но я остаюсь один.«Лимонка» № 150 август 2000 г.
На прошлой неделе в редакцию «Лимонки» поступило «предписание» из «Государственной инспекции по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций» одноимённого Министерства за номером 23/13–9618/26–83476 от 28.07.2000 г.
В письме со столь длинным номером чиновники минпечати советуют реже употреблять ненормативную лексику (т. к. это, цитируем, «является недопустимым в цивилизованном обществе») автору статьи «Absolutely War» (№ № 141, 142 «Лимонки»).
Автор данной статьи Игорь Вячеславович Гуляев умер. Умер прежде, чем была напечатана вторая часть его статьи.
Он был нашим человеком. По призванию и роду занятий — музыкант. Гитарист группы «Чернозём» и участник проектов «Инструкция по Выживанию», «Комитет Охраны Тепла», «Последний Патрон». На чеченскую войну ушёл добровольно.
Осталась его гитара на многих записях, остались его чувства, впечатления, мысли о боях в Чечне в составе разведвзвода бригады спецназа ГРУ.
А как на бумаге передать дух и звук войны без вполне уместной в бою «ненормативной лексики»?
Вечная слава Партии Мёртвых!
А вы, господа чиновники, ждите ответа.
Вам ответят свыше.
Fighting Instinct
«Лимонка» № 185 декабрь 2001 г.
В 1991–93 годах мне случилось побывать в горячих точках, как называли тогда и наверняка ещё будут называть новые локальные войны. На войне с хорватами в Вуковаре (Славония и Западный Срем), в Приднестровье, в Боснии, в Абхазии, и весной 1993 года в Книнской Крайне, где оборонял я добровольцем фронт вблизи городка Бенковац. Я писал об этих войнах в военных репортажах, написал мало, поскольку и те годы, и последующие за ними годы второй половины девяностых были напряжёнными годами борьбы. Мне катастрофически не хватало времени: я основал газету «Лимонка» в 1994 году, взвалил на себя партию, так что всё было недосуг. Если Бог даст мне полагающуюся мне генетически по наследству ещё четверть века (моему отцу сейчас 83 года) — напишу.
Лучше всего я писал о ремесле солдата в очерке «Псы войны», положения этого очерка собирался развернуть до размера книги, но так и не собрался. Между тем я познакомился в 1994 году со знаменитым королем наёмников Робером Денаром в Париже, а в 1997 году при авантюрных обстоятельствах через всю Центральную Азию проехал с отрядом НБП в Таджикистан, и там имел честь познакомиться с Махмудом Худойбердыевым. Если прибавить этих двух выдающихся военачальников к сербскому генералу Аркану, к полковнику Костенко, и генералу Радко Младичу, к капитану Драгану (герою Книнской Краины), к восставшим президентам Милошевичу и Караджичу, к другим менее известным, но не менее достойным военачальникам, то получается целая толпа только военачальников. А я столько знал офицеров и солдат!
На основании всех этих знаний, после тысяч человекочасов, проведённых с людьми войны, у меня выработалось твёрдое убеждение, что войны не грех человечества, не пережиток прошлого, не постыдный инстинкт, но интимный мощный инстинкт агрессивности, инстинкт героизма. Я развивал эту тему в книге «Убийство часового». Ссылаясь на работы австрийского биолога Конрада Лоренца я объяснил в этой книге (и позже в статье «Псы войны»), что часть мужского населения любой страны наслаждается войной. Причём воинский инстинкт обнаруживается часто случайно, в людях совсем далёких в нормальной жизни от войны, если они попадают вдруг в войну. Какой-нибудь чахлый учитель или слесарь оказывается резвым и предприимчивым боевиком. Но сплошь и рядом встречаются и противоположные открытия: окунувшись в войну, сколько высших офицеров оказываются абсолютно не солдатами, более того враждебными самому воинскому духу. Человек с ружьём не обязательно ещё солдат. Человек с ружьем и в военной форме чаще всего не солдат! В Книнской Крайне воевали впервые, помню, офицеры Югославской Армии, только что вышедшие на пенсию, в 60 лет, и возвратившиеся в строй добровольно, когда восстала Книнская Краина. Отлично воевали полковники Шкорич, Княжевич, полковник Танга. В Книнской Крайне воевал авантюрист, обожавший войну, талантливый боец капитан Драган: легенда, человек прибывший из ниоткуда, то ли из Австралии, то ли из Израиля; ясно было только что он говорит по-сербски и умеет воевать. Он основал школу военного обучения там, в Книнской Крайне. Я был у него в школе и затем, помню, собрался переводить на счёт школы все гонорары с моих книг и статей, изданных в Югославии. Там, в школе, бродили юноши и девушки по улицам потешного города, который им предстояло взять, там кружился в танке Т-80, забывший какую рукоятку в точности нажать, водитель, там учили взрывному делу красавицы-сербки с пышными бёдрами, а вокруг бродили облизывающиеся солдаты…
Драган носил косынку, а сверху каску. На лице у него было выражение задиристой наглости. В Абхазии в 1992 я проезжал несколько раз через позиции чеченских бойцов: «отряд Шамиля» в Нижних Эшерах. Помню, они произвели на меня впечатление целой оравы пацанов: все маленькие, в чёрных комбинезонах, с повязками на лбу, самоуверенные, увешанные оружием. Как «дикие малыши» из романа Вильяма Берроуза, помню, подумал я. Фотогеничные какие-то они были и свежие, как на показе мод. Только в 1995 году Басаев стал знаменит, именно тогда мир узнал и я узнал, что это его люди воевали в Абхазии. В Абхазии они были на одной стороне с нашими отрядами, за абхазцев. У чеченцев Абхазии, у отряда Шамиля, была на лицах такая же задиристая наглость как у капитана Драгана. Я ещё тогда подумал, — вот бы иметь таких ребят! Сейчас я уверен, что такие ребята у нас есть, с задиристой весёлой наглостью. В 1997 году я попал в Будёновск, баллотировался там на выборах в ГосДуму. Сам я базировался в казачьем городе Георгиевске, но мои представители Ирина Табацкова и Сергей Громов работали над Будёновском. Они сумели сделать так, что я пришёл в этом городе третьим. Город был заклеен весь моими листовками. А по улицами бегали пацаны с газетой «Лимонка». Мне тогда показали следы пуль от нападения Басаева. На воротах своего дома показывал мне следы пуль Джигарханов: отличный дядька, обрусевший армянин. Судьба — странная вещь. Я баллотировался в городе в котором убивал Басаев, а сейчас сижу в тюрьме, где большая часть тюремного населения — чеченцы-террористы». На шконке, закрыв голову фуфайкой, спит Миша Кусков, он переведён ко мне 22 мая прямо из камеры Салмана Радуева. Так что вокруг меня полно людей с повышенным воинским инстинктом.