Оковы прошлого
Шрифт:
—Я понял.
Ну, Анна дрыгала в шкафу ногами, чтобы забраться поглубже, и задела эту штуку. Она там застряла между рейками.
Спасибо, Луи, — сказал Альбан, ероша волосы мальчика. — Полагаю, ты проверил, что в бумажнике?
Ребенок смутился и, краснея, кивнул.
Только скверные дети бывают такими любопытными, — напомнила ему Софи.
Там были лишь обрывки старой бумаги, — не глядя на мать, пояснил Луи. — Ни монет, ни бумажных денег, ничего!
Да, тебе не повезло, — улыбнулся Альбан. — Ведь тому, кто нашел клад, полагается компенсация. Ладно,
Луи не заставил себя просить дважды, а Софи потянулась к бумажнику.
В те времена кожаные изделия были отменного качества!
Она протянула руку, чтобы взять его и как следует рассмотреть, но Альбан спрятал бумажник в карман джинсов.
Это бумажник моего отца. Я прекрасно его помню, потому что Феликс торжественно клал его на стол перед собой, а потом выдавал нам деньги на карманные расходы. Это ценная вещь, я рад, что дети его нашли.
Альбан ни разу не заходил в родительскую спальню, и, естественно, ему даже в голову не приходило открыть шкаф.
Я считаю, что им нельзя позволять рыться, где вздумается. Просто дьяволята, а не дети!
На то они и дети!
Альбан ласково улыбнулся Софи, но этого явно было недостаточно, чтобы ее задобрить.
Ты такой терпеливый, такой великодушный! Браво! Однако ответственность за их воспитание лежит на мне, а я, хоть и ломака, но стараюсь все и всегда делать правильно!
Она с насмешливой улыбкой повернулась к Валентине, с нетерпением ожидая реакции.
Ну, это ведь шутка. — Альбан решил отвлечь внимание на себя.
С ловкостью прирожденного оратора Софи сменила тон.
Может, и так, — промурлыкала она, — но мне было очень больно это слышать.
С обиженной миной она крутнулась и вышла из кухни, даже не хлопнув за собой дверью.
Вот незадача! — вздохнул Альбан.
Отныне о надежде на улучшение отношений между Валентиной и Софи можно было забыть.
—Хочешь, я пойду попрошу прощения? — неохотно предложила Валентина.
Он с удивлением взглянул на нее и пожал плечами.
Шутишь?
Если Софи намеревается злиться все выходные, будет лучше, если она выпустит пар прямо сейчас.
Ну подуется немного, и что? Все женщины обожают дуться!
Его замечание застало Валентину врасплох. Неужели он считает, что они с Софи похожи? Хотя может статься, это всего лишь шутка, цель которой — разрядить обстановку. Но в любом случае Валентине было неприятно, что Альбан отнес ее к расплывчатой категории «все женщины».
Здравствуйте, прекрасная дама! — громко приветствовал ее Жиль, входя. — Я умираю с голоду. Скоро за стол?
Он расцеловал Валентину в обе щеки, воспользовавшись моментом, чтобы шепнуть:
Так это вы назвали мою супругу ломакой? Наша вам благодарность...
Сбитая с толку, Валентина уставилась на Жиля, но не успела ответить, потому что в кухню вернулась Софи с детьми. Они принесли пирог и кексы, которые Жозефина приготовила к обеду и ужину.
—Жо никогда не устает, честное слово! Она все утро возилась с тестом! — объявила Софи.
Казалось, ее настроение улучшилось, она даже улыбалась всем без исключения.
После полудня, — добавила она, — мы с детьми пойдем гулять к морю. Кто меня любит, тот идет со мной!
Жиль заявил, что с удовольствием составит им компанию, а Альбан вопросительно посмотрел на Валентину.
Хорошая мысль, — с энтузиазмом откликнулась она.
Чтобы не усложнять ситуацию, лучше было пойти вместе со всеми. В любом случае прогуляться по пляжу рука об руку с Альбаном ей будет очень приятно. Валентина подошла к Софи и предложила помочь с приготовлением обеда.
* * *
Об отцовском бумажнике Альбан вспомнил вечером, когда снимал джинсы, совсем мокрые, потому что они с Жилем и детьми играли в догонялки у самой кромки пенного прибоя. Они резвились на пляже до захода солнца назло холодному ветру, от которого слезились глаза и хлюпали носы. Валентина и Софи поджидали их в тепле, укрывшись в блинной, где каждую угостили бокалом сидра.
Подобрав бумажник с кафельного пола ванной, Альбан осознал, что мог запросто уронить его в песок. Надо же было умудриться забыть о находке, которая лежит у него в кармане с самого утра! Старина Фрейд называл это ошибочным действием... Альбана интересовало все, что касалось отца, и, тем не менее, любая информация о нем приводила его в смущение, заставляла чувствовать себя неловко, хотя он сам не мог понять почему. Потерять в один день обоих родителей при столь драматических обстоятельствах — для подростка тяжелая психологическая травма. Альбан похоронил ее в глубинах сознания и ни за что не хотел вспоминать о ней.
Как и говорил Луи, в отделении для хранения купюр не было ничего, кроме двух пожелтевших листочков бумаги. Альбан присел на край ванны и развернул первый лист. Чтобы разобраться в терминах и понять, наконец, о чем идет речь, ему пришлось перечитать бумагу несколько раз. Это была рекомендация добровольно поместить больного в психиатрическую клинику. В дом умалишенных! Поразительно было и то, что документ был датирован тысяча девятьсот восемьдесят первым годом. Значит, за два года до самоубийства Маргариты семья хотела отправить ее в сумасшедший дом? Ошибки быть не могло: имя пациента — Маргарита Эсперандъе, урожденная Гамийи. Рекомендации врача были категоричны. Недоставало только подписи супруга. В отведенном для этого месте чернильной ручкой было начертано: «Не разрешаю! Клянусь тебе, этому не бывать!»
Что бы это могло значить? — пробормотал Альбан.
Никто и никогда на его памяти не упоминал о душевной болезни матери. Они с братьями привыкли думать, что причиной самоубийства была депрессия, временное помутнение рассудка. Им так было сказано, и они поверили.
Потрясенный этим открытием, он торопливо развернул второй документ. Это был фирменный бланк фарфоровой фабрики, исписанный отцовским почерком, испещренный помарками. «Бедные мои родители, — прочел Альбан, — вы должны меня простить... но дальше так продолжаться не может... скоро случится несчастье... я не могу расстаться с ней несмотря на все то, что она нам... ничего не говорите мальчикам, Коля' ничего об этом не помнит...»