Окоянов
Шрифт:
Пошли на околицу. Мужики попрятались в садах, а Федор заткнул взведенный маузер сзади за ремень шинели и сел на лавку у крайнего дома. Деревня замерла.
Вскоре на дороге показались линейные повозки, запряженные парами ходко бежавших лошадей. Впереди на бричке нахлестывал вожжами жеребца Алексей Булай с наганом в кобуре и гранатой на поясе. Позади него сидел Антон Седов, вцепившись одной рукой в поручень, а другой придерживая пулемет Гочкиса. На трех других повозках посверкивали штыки красноармейцев.
Когда отряд приблизился к околице, Федор не спеша вышел на середину дороги и поднял руку. Алексей, натянув вожжи, остановил бричку рядом с ним.
– Ты кто? А ну, руки вверх! – скомандовал он, расстегивая кобуру. Федор выхватил из-за спины маузер, выстрелил почти в упор ему в грудь и упал в канаву. На повозках раздался крик «в ружье», красноармейцы стали прыгать на землю, и в это время забухали разрывы лимонок. Десятки стальных осколков с визгом пронеслись по воздуху, рассекая все на своем пути. Раздалось ржанье раненых лошадей, панический вой людей, грохот разбитых повозок, которые кони поволокли за собой, кидаясь в разные стороны. Оставшиеся в живых красноармейцы не успели придти в себя, как на них с двух сторон помчались бандиты, с близкого расстояния расстреливая тех, кто еще держался на ногах.
Выпрыгнув из канавы, Федор увидел, что часть отряда сумела вырваться и бежит к оврагам, а последним в этой группе едва ковыляет Седов с пулеметом. Из ног его, изорванных осколками гранаты, бьет кровь. Вот он повернулся, упал на жухлую осеннюю траву за небольшую кочку, шарит руками вокруг в поисках слетевшего пенсне, не находит и хватается за пулемет. Однако Гочкис вместо очереди кашлянул одиночным выстрелом и заклинил. Видно, что чекист впервые держит его в руках.
Подняв валявшуюся на дороге винтовку, Федор в несколько прыжков зигзагами достиг Антона. Тот бросил бесполезный пулемет, привстал из-за кочки на колени и пытается достать браунинг из кармана бриджей, беспомощно глядя на искаженное ненавистью лицо Федора близорукими серыми глазами.
– За женушку мою, – прохрипел Федор и всадил Антону в горло трехгранный штык.
Все стихло.
В полночь, загрузив три подводы необходимыми вещами и сделав самые неотложные дела по хозяйству, бандиты уходили в шатковские леса. Федор наказал Глафире после похорон Маши искать с Семкой прибежища в Новом Ивашкове. Мордва – народ добрый. Примут и обогреют. А здесь неизвестно, чего ждать.
– Когда обоснуемся, разыщу вас. Завтра все, что можешь, продавай. Хоть немного деньжишек соберешь на первое время.
Федор дернул вожжи, и повозка растворилась во тьме.
39
На девять дней Митя зашел за Седовыми, чтобы вместе идти на кладбище.
Там он застал Ксению с Лизой, которые переехали к старикам.
Антон и Алексей были погребены отдельно от братской могилы красноармейцев и чекистов. Над их дощатыми обелисками поблескивали свежей краской две жестяные красные звездочки.
Мать Антона, едва дошедшая до кладбища, осела на свежий холмик и припала к обелиску. Из груди ее вырвался тихий, непрерывный стон. Константин Владимирович положил в подножие могил два букетика осенних астр, сел на свежеструганую скамейку и закрыл лицо руками. Ксения опустилась рядом, неотрывно смотрела на обелиск и что-то шептала.
Митя чувствовал, что невидимая нечисть витает где-то над могилами и довольно гудит сытой утробой. Люди накрыли ей богатое пиршество.
Он достал из сумки молоток, гвозди, два небольших православных креста и прибил их к обелискам. Затем распрямился, воздел руки к небу и начал молитву:
– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его…
В небо над Окояновом врывались слепые километры грядущего.