Оксфордские страсти
Шрифт:
– Так эта история, будто кто-то взял и превратился в осла – это ведь чепуха, правда?
– Вполне возможно, дорогая. Я такие случаи классифицирую как синдром Джекила и Маугли…
– Ты бы лучше выпустил бедную скотину побродить по полю. Если наши представители закона уже ослов начали арестовывать, закон, выходит, совершенно ослиный.
– Вот-вот. Пожалуй, ты права, сейчас выпущу. А что у нас на ужин, дорогая?
Жимолость у крыльца расцвела в полную силу. Пенелопа входя в дом, остановилась на минуту, вдыхая аромат. Внутри пахло сигаретным дымом: он проник в гостиную со второго этажа, из спальни Беттины. Дверь открывалась с трудом.
– Пенни, вам письмо. Я на стол положила.
– Спасибо, – раздраженно ответила Пенелопа. По какому праву жиличка трогает хозяйкину почту? Беттина совершенно не обязана ни забирать почту, ни класть на кухонный стол. Пенелопа воспринимала это как вторжение.
У нее сегодня был напряженный рабочий день в Брукс-колледже: она провела три собеседования с зарубежными студентами и двоих сочла непригодными. Хотя, возможно, ей не хватило сегодня терпения.
Повинуясь порыву, она прошла в маленькую гостиную, где в это время дня уже сгустился сумрак, и поставила на проигрыватель компакт-диск с одним из самых любимых музыкальных произведений: сонатой Шостаковича для альта и фортепиано. Она что-то слышала про трудную судьбу композитора во время сталинской тирании. Еще она вспомнила с иронией и с надеждой, что кто-то из критиков тогда заявил: новое произведение композитора «сделает наш мир лучше».
Начался диалог инструментов – по сути, музыка для тех, кто одинок. Пенелопа направилась в кухню.
Она уже собралась налить себе сухого вина, когда заметила письмо на столе. Ее имя, «Пенелопа», было написано на конверте изысканным почерком, который она тут же узнала. Письмо принес посыльный. Она поставила бутылку на стол и схватила конверт. Внутри оказался один лист обычного формата, исписанный почерком Стивена:
Дорогая моя Пенни!
Извини, что я за все это время не связался с тобой. Это совершенно не означает, что я забыл тебя или не помню, какая ты прелесть (да и как бы я мог такое забыть?), но у меня возникли некоторые трудности. Спасибо за твое письмо, котя – о, как трудно просить о таком! – разумнее больше не писать мне на домашний адрес. Можно ли мне прийти сегодня вечером повидать тебя, часов в восемь-девять? У меня есть предлог: нужно обсудить различные вопросы, связанные с нашей комиссией. (Я только что встречался с викарием, он разве что рассудок не потерял – так что мое алиби вполне надежно…)
Я очень высоко тебя ценю. Ах, как я хочу обнять тебя. До скорого.
Хотя Пенелопа отметила про себя тон письма, который сочла верхом трусости, все же она была довольна тем, что он собрался ее навестить. Наполнив бокал, она огляделась: все ли убрано?
На сушилке для посуды лежал еще один конверт. На нем рукой Пенелопы было выведено имя ее приходящей уборщицы Заданки. Пенелопа старалась оставлять ей записку, а не просто деньги в конверте за неделю работы – хоть какой-то контакт, а то она Заданку почти никогда и не видела.
Ах ты господи: записку-то она утром оставила, а деньги забыла, сообразила Пенелопа. От огорчения она даже охнула. У нее утром не оказалось мелких купюр, она собиралась разменять деньги и вернуться домой, однако, поглощенная мыслями о Стивене, совершенно забыла.
А Заданка ничего не написала, не возмутилась. Заданка никогда ничего не писала.
Пенелопа отнесла бокал к дивану; подняв ноги, стянула полусапожки, размышляя, как быть. Музыка все звучала. Сейчас спорило фортепиано.
Диван совершенно потертый. Картина на стене над ним, репродукция довольно сумрачного полотна Пювиса де Шаванна, покосилась; на картине двое мужчин не то влезали в маленькую лодку, не то, наоборот, вылезали. Пора бы пропылесосить ковер. Бальзамин давным-давно надо полить. Словом, все говорило о том, что Пенелопу уже не интересовало окружающее.
Совсем недавно пробило семь. Она успеет отнести Заданке деньги и вернуться до прихода Стивена. Может, даже ковер пропылесосить.
Едва пригубив вино, она порылась в сумочке. Она забежала в буфет для преподавателей в Бруксе, поэтому разменивать деньги не нужно.
Пенелопа вышла из дома, с трудом затворив за собой дверь.
Заданка жила в доме 49А. Пенелопа не имела понятия, где это. Кажется, где-то рядом с «Хиллз». Когда она подошла к магазину, Сэм уже запер дверь и тянул вниз металлический ставень, закрывавший витрину. Пенелопа спросила, как себя чувствует Сэмми-младший, и узнала, что тот бодр и весел. А номер 49А оказался «прямо на заду», как сказал Сэм.
Во дворике за магазином валялся всяческий мусор, пустая тара, всевозможные ящики, в углу еще догорал костерок, тут же гнили овощи и какие-то невообразимые отбросы. Завидев Пенелопу, через весь двор пулей метнулся прочь чей-то кот. Небольшой участок двора был огорожен: на грядке росла стручковая фасоль, которой так дорожил Сэм Азиз.
На задах дома была пожарная лестница, некогда покрашенная в ярко-красный цвет, чистый, как на картинах Бен Шана. [35] Пенелопа в некотором сомнении медленно поднялась к полуоткрытой двери. Рядом в стене было окно е разбитым стеклом, которое «починили» куском картона.
35
Бен Шан (1898–1969) – американский художник, близкий к экспрессионизму
Когда ее полова оказалась на одном уровне с порогом, дверь распахнулась, и молодая женщина спросила:
– Что тебе хочиш?
Пенелопа поднялась еще на ступеньку и остановилась. Она узнала Заданку: перед ней была не знакомая опрятная девушка, а босая баба со спутанными волосами, в каком-то подобии восточного халата с яростным фруктовым орнаментом.
– Ах, Заданка, здравствуй! Это я, Пенелопа. Можно зайти?
Вся эта информация ни в коей мере не смягчила Заданку.
– Что тебе хочиш? – повторила она.
Из комнаты за дверью мужской голос спросил, кто пришел.
Заданка быстро ответила на каком-то иностранном языке, и мужчина велел пригласить гостью.
Тогда Заданка кивнула Пенелопе:
– Ходи.
Пенелопа вошла в комнату, которая явно выполняла функции целого дома. У окна приткнулись столик и стул с прямой спинкой. В одном углу небольшой комоди раковина, в другом железная кровать, на которой возлежал чернокожий мужчина. На нем была выцветшая полосатая рубашка и не менее выцветшие джинсы. Он был босой. Пенелопа отметила, до чего нежно-розовый оттенок у его подошв.
Она смутно встревожилась, перестав понимать, что к чему.
В комнате валялись тарелки и одежда. Из кастрюльки на плитке валил пар, который воодушевляюще пах соусом карри.
Мужчина сел на постели, хмуро уставившись на Пенелопу.
– Чем мы можем быть вам полезны? – спросил он. – Я вас что-то не припомню.
– А я вас, – сказала Пенелопа, глядя на Заданку.
Та мрачно проговорила:
– Что, гнать пришел? Вон, да?
– Нет-нет, Заданка, что ты! Меня вполне устраивает все, что ты для меня делаешь. Я пришла заплатить Я же забыла сегодня оставить деньги на сушилке – я думаю, ты заметила.