Оксфордские страсти
Шрифт:
– Стивен, она же беженкой была. И сейчасбеженка! Как можно при этом быть довольной?
– В Англию она попала, скорее всего, нелегально. Не хочу показаться черствым, но все равно: тут ей куда лучше, наверное, и уж во всяком случае куда безопаснее, чем где-то там, у себя… ну, откуда бы она ни взялась.
Пенелопа не ответила. Потом наконец пробормотала:
– Откуда-то с Балкан… – Сжав стакан обеими руками, уселась на диван рядом со Стивеном, ощущая на себе его вопросительный взгляд. В конце концов спросила: – А ты здесь родился? Я имею в виду: в Англии?
– Да. И мой брат тоже, но он, что называется,
– Они из Германии бежали?
– Да. – Кажется, он не собирался вдаваться в подробности. Тщательно притушил окурок и выпалил: – Матери было жутко плохо. Она родила Герберта в какой-то паршивой гостинице, по-моему, в Чипсайде. Но нам-то повезло. А многие родственники, в том числе сестра матери, не успели скрыться от нацистов. Я родился через десять лет после брата, и к тому времени родители немного встали на ноги.
Она обняла его за плечи.
– Я рос, желая во всем быть англичанином, – сказал он. – Во что бы то ни стало. Но допустил ошибку: женился на еврейке.
Он глотнул водки. Они посидели в дружелюбном молчании, глядя друг на друга.
– А мой брат погиб в автокатастрофе. Его звали Том, ему было восемнадцать. Я тебе говорила? Ах, конечно нет… Понимаешь, Стив, мы с тобой еще почти не разговаривали…
– Это все моя вина.
Они стали описывать друг другу эпизоды из своих жизней. Всплывало почти забытое, смешное и не слишком.
Пенелопа принесла еще водки и, снова наполнив стаканы, поставила бутылку на подоконник около бальзамина. Оба не сводили глаз друг с друга, она купалась в ослепительном сиянии его взора.
Стивен заговорил об истории семьи Шэрон. Явно нечаянно. Во время этого повествования взгляду него был отсутствующий, он словно вызывал в воображении те необозримые заснеженные пространства, что простерлись далеко за пределами этой славной неряшливой комнатки, где сейчас зудела сонная муха и где замерли они оба.
А там, насколько хватало глаз, до горизонта тянулась плоская равнина в устье Вислы, покрытая ледяными торосами, рассказывал Стивен, ведя перед собой ладонью. Эта картина, пожалуй, дает представление о вечности. Монотонную белизну нарушали только черные воронки от разрывов бомб и минометных снарядов. Зима 1944 года. Нигде никаких признаков жизни, лишь по дороге медленно плелись на запад четыре фигуры.
Одеты кое-как, едва защищены от страшного холода. Они целиком кутались в мешковину или в старые одеяла. Какие-то башмаки или же сапоги на ногах у них были привязаны полосками ткани. Люди двигались медленно, автоматически. Двое – старики, обоим сильно за шестьдесят, бородатые. Третий – долговязый юнец. А четвертая – девушка лет восемнадцати. Они не были связаны узами родства. Их объединяло одно: два дня назад они убежали из городка Эльблинга, когда советские танки уже вступали в него через восточные ворота.
Теперь они направлялись под неверный кров Берлина, который был далеко отсюда. А следом, все ближе и ближе, шла на приступ армия Сталина, ужасная своей мощью и неуправляемостью, почти легендарный ужас с Востока. Страх не давал им остановиться ни на минуту. Всем четверым грозила голодная смерть от истощения.
Серый, мертвенный свет дня угасал, крепчал мороз. Все четверо добрались до развалин дома, разрушенного артобстрелом, но хотя бы дававшего укрытие от нарастающих порывов ветра. Больше на равнине все равно не было никакого жилья. Лишь переглянувшись и что-то пробормотав, они перелезли через рухнувшую балку и забрались внутрь.
В углу комнаты лежал труп. Голова его была скрыта под обломками. Из-за холода он не разложился. Мундир на мертвеце был советского типа, но не поймешь кто это: советский военный или немецкий; люди добывали любую одежду, какую могли, и мертвец мог быть в одежде другого мертвеца. Один из стариков обыскал его карманы и обнаружил в полевом ранце кусок твердого, как камень, хлеба и даже огрызок колбасы.
Насколько их закоченевшие руки были на это способны, люди поделили съестное на четыре части и съели, сев на корточки. Потом уснули, сбившись в кучу, чтобы как-то согреть друг друга. Девушку звали Марта Байерштайн – это была будущая бабушка Шэрон.
Среди ночи в развалинах вспыхнул яркий свет, и кто-то крикнул беглецам: «Встать!» Марта и юноша помогли друг другу подняться. Перед ними стоял кто-то – наверное, солдат, – с автоматом в руках. Перепуганные, они подняли руки над головой. Ночь была совершенно темная, на небе ни звездочки, лишь ветер выл в пробитой крыше. Старикам было куда труднее подняться. Они так закоченели, что долго не могли встать, хотя и старались изо всехсил. Они лежали поперек убитого.
Советский офицер (по крайней мере, они решили, что он советский офицер) пришел в исступление при виде трупа. Наверное, подумал, что эти двое и убили солдата. А может, всему виной был поздний час, да и сам офицер, возможно, не спал уже которые сутки. Или был пьян. Или его пьянила власть, которую давало оружие. Или все, вместе взятое. И он нажал на спусковой крючок. Старики беззвучно упали замертво, растянувшись во весь рост на натоптанном снегу.
У Марты началась истерика. Офицер схватил девушку за руку и потащил за собой из разрушенного дома. Юноша шел за ними, все еще держа руки над головой. Он трясся от страха. Офицер, услышав, что за ним кто-то идет, повернулся и ударил юношу в живот прикладом. Юноша повалился в снег, ловя воздух ртом.
Впереди, в кромешной тьме, уже различались советские танки «Т-34» ггрузовики и еще – казаки на конях, кутавшиеся в шинели; недвижные, безмолвные. Кое-где жались солдаты; в эту морозную ночь они тоже старались сбиться в кучу. Вот она, армия, всех одолевшая, та, что смерчем пронеслась по просторам Польши, а теперь готовилась к переходу через Одер, чтобы взять Берлин, чтобы ответить на зверства нацистов собственным возмездием, ужасным и неотвратимым.
Марте Байерштайн до сих пор удавалось спастись: она вовремя покрасила волосы, став блондинкой, она была любовницей немецкого фельдфебеля и потому не разделила судьбу столь многих евреев. Сейчас она была на четвертом месяце беременности. Советский офицер притащил ее к своему «студебекеру», полученному от американцев по ленд-лизу. [37] Еще не захлопнулась дверь, офицер еще не махнул рукой, чтобы машина тронулась, а какие-то два изверга в кузове уже схватили Марту, уже рвали на ней в клочья одежду, чтобы изнасиловать. Ей заткнули рот грязной тряпкой, чтобы не кричала. Марта потеряла сознание.
37
Ленд-лиз – программа поставок Соединенными Штатами Америки оборудования и вооружений для стран антигитлеровской коалиции в период Второй мировой войны.