Октавия
Шрифт:
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Скажи, что я сделала не так?
– Ради Бога, Гэрриет, ты все делала так.
Это дурной сон, стучало у нее в висках, - сон, не явь. Счастье, как мартовский ноздреватый снег, стремительно таяло вокруг нее.
– Тогда почему мы больше не можем быть вместе?
– Но, малышка, всему свой срок. Ты чертовски славная девочка, и мы с тобой хорошо повеселились. По-моему, я откупорил тебя очень нежненько, твой следующий парень будет от тебя в восторге, но согласись, нам обоим пора двигаться дальше.
– Но… - Она запнулась.
– Я
Саймон вздохнул.
– Это твои проблемы, малышка. Я ведь ни слова не говорил тебе о любви и не обещал, что все это продлится вечно.
На ее лице появилось жалкое, несчастное выражение.
– Я не верю тебе, - прошептала она.
Разговор, вопреки расчетам Саймона, складывался не очень легко, точнее, совсем не складывался. Черт возьми, и почему все женщины вечно норовят вцепиться в одного мужчину? Он молчал и сосредоточенно обгрызал кожу вокруг ногтя. Гэрриет вдруг показалось, что он уменьшился в размерах, словно усох, и смотрит на нее затравленным зверем. Она облизнула пересохшие губы.
– У тебя теперь будет другая, да?
– Разумеется, будет другая, - буркнул он. Недовольство собой придало ему жестокости.
– Борзая возвращается. Я получил от нее письмо.
– Значит, она возвращается… и меня можно выгнать на улицу, как надоевшую собаку, да?
Только теперь она медленно начала осознавать, что в его будущем нет и не было для нее места.
Саймон попробовал новый ход.
– Понимаешь, Гэрриет, ты слишком хороша для меня.
– Нет.
– Она беспомощно помотала головой.
– Правда, слишком хороша. Борзая, конечно, страшная сука, но это как раз то, что мне надо.
В окно вдруг заглянуло солнце, чего уже давно не было, и осветило беспорядок в комнате - неубранную постель, свисающие со всех стульев вещи Гэрриет, переполненные пепельницы.
– Не грусти, - сказал Саймон.
– Видишь, какой отличный сегодня денек? Ну давай, малышка, уже поздно, пора собирать вещички.
Пока он ходил с ее чемоданом по комнате и бросал в него без разбору шарфы, пластинки, книги и косметику, ей казалось, будто он большим ластиком стирает ее след из своей жизни. Он с трудом сдерживал радостное возбуждение и простился с нею кое-как: шлепок по попе, небрежное “пока” - и все. Когда дверь за Гэрриет захлопнулась, ей даже послышался вздох облегчения. Тут же раздались удаляющиеся шаги: это Саймон бросился наводить порядок к приезду Борзой.
Дома Гэрриет вывалила вещи из чемодана и упала на кровать. С минуту она лежала, слушая перезвон часов на оксфордских башнях. Ей предстояло прожить целый день, а потом еще целую жизнь - без Саймона. Она встала, включила газ и опустилась на колени возле плиты. Через десять секунд газ кончился, и стрелка застыла на нуле.
Зашла миссис Гласе и начала крикливо требовать деньги за прошлый месяц, но, увидев лицо Гэрриет, тут же умолкла. “Белая, как смерть, бедняжка, - говорила она потом своему мужу.
– Знать, грешить тоже не сладко”.
Потом Гэрриет вышла и долго бродила по улицам, чавкая жижей в сапогах. Пальтишко было тонковато для межсезонья, но она не замечала холода. От Саймона у нее не осталось ничего: ни писем, ни подарков. Как она могла быть такой идиоткой, как могла хоть на минуту вообразить, что сможет его удержать? Это все равно, что пытаться удержать солнце рыболовной сетью. Обойдя раза три вокруг кладбища, она пошла к остановке, села в автобус и отвернулась к окну. Взгляд равнодушно скользил по мокрым веткам оттаявших деревьев. У Хедингтона она вышла из автобуса и снова побрела не ведая куда. Она перебирала дни, проведенные вместе с Саймоном, как бусины в четках. Никогда больше она не вздрогнет от его прикосновения и не услышит его голоса - будет только чья-то дурацкая болтовня о его последних похождениях, или о том, что он получил новую роль, или о его жизни с Борзой.
Нет, этого не может быть. Борзая вернется, Саймон поймет, что все это бессмысленно, и пришлет Марка Макалея за ней, Гэрриет. Меся ногами снежную слякоть, она наконец добралась до дома и без сил рухнула на кровать.
Теперь со всех сторон она слышала одно и то же: “Ну, что мы тебе говорили?” Джеффри явил сперва неожиданное великодушие, потом оскорбился, что она не оценила этого великодушия, потом пришел в ярость оттого, что Саймон его обскакал, потом пытался силой затащить Гэрриет в постель. Подружки по колледжу, завидовавшие ее роману с Саймоном, втайне радовались крушению ее надежд. Тео Даттон издевался над ее бездарным очерком.
Да, его лучшая студентка явно была не в форме. Видимо, у нее в жизни что-то не клеилось.
– Эх, Гэрриет, Гэрриет, - вздохнул он.
– И кто же он такой?
– Какая разница, кто, - пробормотала она.
– Никто. Саймон Вильерс.
– Да? Разве он еще не вышел из моды? Все мои студентки переболели этой заразой еще прошлым летом. Но вы меня разочаровываете, Гэрриет. Я был лучшего мнения о вашем вкусе. Ваш Саймон - просто бездна пошлости, самый безмозглый из всех моих учеников.
Но тут он, в точности, как миссис Гласс, взглянул на ее лицо и понял, что говорит не то, совсем не то.
Гэрриет перестала есть и с каждым днем все больше худела. Бесцельно слоняясь по Оксфорду, она останавливалась у реки, часами смотрела на воду и лениво думала, не броситься ли с моста. Вечерами она кружила вокруг Саймонова дома в надежде хоть издали увидеть своего возлюбленного. Чаще всего ей приходилось наблюдать, как он выходил из дома, садился в машину и, куря сигарету за сигаретой, нетерпеливо барабанил пальцами по рулю. Потом, прыскаясь на ходу духами, из дверей выпархивала Борзая, в мерцающем великолепии своих золотых волос и летящих шарфов, и они уезжали, яростно жестикулируя и доказывая что-то друг другу, словно продолжая давно начатый спор.
Глава 7
Только через месяц Гэрриет начала беспокоиться, но это беспокойство было ничто в сравнении с потерей Саймона. А еще через неделю она помыла голову, надела черное платье Сузи, в которое раньше не могла влезть - теперь оно болталось на ней, как на вешалке, - и пошла к Саймону.
Она выбрала наблюдательный пункт неподалеку от его дома и стала ждать. Прошло много времени, прежде чем в дверях появилась Борзая, за ней Саймон, видимо, вышедший ее проводить. На пороге они остановились, и Саймон ее поцеловал. Гэрриет чуть не до крови закусила губу. Потом Борзая села в машину и уехала, а Саймон скрылся за дверью.