Оладья гнева
Шрифт:
Я подумывала, не позвонить ли моей подруге Кессиди в Сиэтл. Последние недели мы перекидывались с ней сообщениями, но с тех пор как я уехала из города, мы с ней и не разговаривали. Я почувствовала, как одиночество схватило меня крепкой хваткой. Однако, глядя на имя Кессиди в записной книжке телефона, я передумала звонить. Конечно, я скучала по подруге, мы дружили вот уже четырнадцать лет, но разговаривать мне сейчас не хотелось. К тому же у нее двое мальчиков-близнецов и она вечно занята. Не хотелось нагружать ее своими проблемами.
Я закрыла глаза. Как было бы здорово забыть обо всем и только слушать шум океана. Но это невозможно. От правды не спрячешься: Джимми больше нет. И вероятно, его убили. В голове у меня, не переставая, кружились отчаянные вопросы: почему убили Джимми? Кто это сделал? Случайно ли так вышло или это было спланированное преступление?
Ответов у меня не было, но я собиралась их найти.
Сидеть сложа руки я больше не могла, поэтому поднялась и решила пройтись по пляжу – к противоположному концу бухты.
Я шла по песку, и тут справа от меня что-то вспыхнуло на солнце, привлекая мое внимание. На участке рядом с домом Джимми стоял двухэтажный ультрасовременный особняк из стекла и металла. Помню, я заметила его всего через пару часов после того, как приехала в Уайлдвуд-Ков две недели назад. Как и тогда, сейчас он тоже казался слишком ярким, слишком неуместным здесь. Раньше на этом месте стоял очаровательный викторианский дом. Удивительно, зачем понадобилось его сносить и ставить на его месте такое чудовище? К счастью, следующий дом все еще сохранял свое истинное викторианское очарование и характер, как и его следующий сосед, желто-белый дом, где жила Патриша Мюррей, хозяйка небольшого отеля «Дрифтвуд».
Хотя я и собиралась пройтись до восточного конца бухты, стало ясно, что настроения у меня нет. Мимо дома Мюрреев я не пошла. Вместо этого я срезала путь и собиралась вернуться обратно в дом Джимми. Проходя мимо стеклянного новостроя, я вновь удивилась, кому могло прийти в голову возвести столь безвкусное строение. Даже если старый викторианский дом был в крайне плохом состоянии, новые владельцы вполне могли бы заказать постройку чего-то более симпатичного.
Я бросила взгляд на океан, лежавший с другой стороны от меня, и в мгновение ока забыла о китчеватом доме. Мои мысли вернулись к ужасным событиям сегодняшнего дня, и я вспомнила, почему на душе так тоскливо. И вот я добралась до дома Джимми. Пляж остался за спиной, и в дом я зашла через заднюю дверь.
Стоило мне войти, как мне навстречу замяукал Оладушек. Он тут же начал описывать восьмерки вокруг моих ног.
– Ну здравствуй, – поприветствовала я кота. Наклонилась, взяла его на руки и спрятала лицо в его оранжевой шерсти. Кот радостно замурлыкал, и мне пришлось подавить еще один прилив слез.
– А что же будет с тобой, приятель? – спросила я продолжавшего мурчать кота.
За последние две недели я успела привязаться к Оладушку, и мне совсем не хотелось, чтобы он оказался у чужих людей.
Я бы оставила его себе, но в моей квартире в Сиэтле держать домашних животных нельзя, с этим строго. Может, мама его возьмет? Надо будет спросить, когда мы в следующий раз созвонимся.
Когда в глазах у меня больше не было слез, я положила кота обратно на пол. Он снова мяукнул, и я вспомнила, что последнюю банку кошачьей еды он прикончил этим утром. Человеческой еды в доме тоже было немного. Я тяжело вздохнула. Надо купить продукты, но никакого желания выходить из дома у меня не было.
Я осмотрела комнату. Гостиная выглядела точно так же, как сегодня утром, когда я уходила на работу. Новых предметов не появилось, старые стояли на своих местах. Я перевела взгляд на кухню, которая соседствовала с гостиной: на кухне все тоже как обычно.
Наверняка если бы Джимми успел зайти домой, я бы заметила. Надо осмотреть весь дом. Начать я решила со шкафа в коридоре. В шкафу висели плотная зеленая куртка, джинсовка и дождевик. Кажется, зеленой куртки здесь раньше не было, хотя наверняка не скажешь.
Затем я обследовала кабинет Джимми – в конце коридора на первом этаже шестиугольной башенки. И снова никаких признаков, что Джимми туда заходил. В большой гостиной и столовой тоже ничего не было, но стоило мне выйти к лестнице, ведущей на второй этаж, как на глаза мне тут же попался какой-то темный предмет.
На деревянных ступеньках, примерно посередине лестницы, стояла черная спортивная сумка. Я помнила, что с этой сумкой Джимми уезжал в больницу.
Я стащила сумку с лестницы и, расстегнув молнию, заглянула внутрь. Ничего необычного: халат, тапочки, книжка, туалетные принадлежности и мобильник Джимми.
Получается, домой Джимми заехать все-таки успел.
Странно, конечно, что он бросил сумку посреди лестницы. Может, он шел наверх, но кто-то его отвлек? Убийца? Или свидетель, который сможет рассказать, что Джимми делал этим утром.
Я оставила сумку в коридоре, а сама пошла на второй этаж, чтобы продолжить осмотр дома. Я не думала, что что-нибудь найду, и так оно и вышло. Во всех трех спальнях все вещи были на своих местах, а на чердак в башенке никто обычно не заходил: его использовали как кладовку. Тем не менее я приоткрыла дверь и засунула туда нос, чтобы уж точно ничего не упустить из виду.
Много лет назад в эту тихую комнату любила приходить Грейс. Она долго читала здесь книги. О тех временах напоминают только книжные полки. Теперь здесь стоит старая мебель – и целая, и поломанная; сюда сносят всякий хлам. Что-то привлекло мое внимание, и я зашла внутрь, чтобы получше разглядеть заинтересовавший меня предмет.
Отодвинув в сторону коробку со старыми дверными ручками и ножками от кресел, я села на корточки рядом со своей находкой. Это оказалось старинное каминное кресло. Выполнено оно было из красного дерева и относилось к Викторианской эпохе, насколько я могла судить. Обито кресло было чудовищной, кое-где поистрепавшейся парчовой тканью, но само по себе оно было очень изящно и пришлось мне по вкусу. Я уже представила себе, как поменяю обшивку – что-нибудь с узорами, более классическое или, наоборот, современное.