Олег Рязанский
Шрифт:
А князь Остей, с коим сроднился за дни боев? А тысячи защитников кремля? А женщины и дети, нашедшие здесь убежище? Предать их, уподобившись Дмитрию Ивановичу?
Степан крикнул, надсаживаясь:
— Князь, предательство! Назад!
Остей всё так же неторопливо и торжественно продолжал идти навстречу ордынцам.
Степан, забыв об осторожности, сунулся между зубцов и закричал как можно громче:
— Князь, там засада! Там...
Свистнула стрела, впилась в горло. Степан пошатнулся, рухнул вниз, прямо перед толпой именитых горожан.
Глухой стук
А над стенами и башнями кремля взвился отчаянный, тоскливый, как звериный вой, крик женщины:
— Степан!!!
Глава сорок пятая
Несколько дней бесчинствовали ордынцы в кремле — убивали всех, кто попадался им на пути, будь то священник, монах или старик, высаживали двери, взламывали погреба, отыскивая золото, серебро, драгоценности. По слухам, люди свезли в казавшийся неприступным город из окрестных селений и городков несметные сокровища.
Полыхали перед княжеским теремом и монастырским подворьем горы книг, горели бесценные сокровища человеческой мысли, собранные многими поколениями рачительных хозяев, книжниками, монахами и князьями — от великого Александра Невского, младший сын которого Даниил привёз в крохотный город Москов часть отцовской библиотеки, до смиренного Ивана Ивановича.
Разгромив кремль, ордынцы рассыпались по всему Московскому княжеству. Заполыхали пожары в Можайске, Юрьеве, Звенигороде, Дмитрове, Переславле Московском. Пал гордый Владимир. И только когда стоявший под Волоком Дамским со своею дружиной и ополчением князь Владимир Андреевич Серпуховской уничтожил в свирепом бою отряд ордынцев, Тохтамыш решил больше не рисковать и повелел возвращаться в Орду.
Ордынцы двинулись на Коломну, разграбили её и вошли в пределы Рязанской земли. Здесь они, по обычаю степи, позабыв о клятвах, вновь жгли и грабили, затем ушли на юг, в родные края.
Нашествие завершилось...
В сентябре 1382 года Дмитрий Иванович решил наказать неверного союзника и всеми полками, убережёнными ценой разгрома Москвы, навалился на Рязанскую землю.
Москвичи словно стремились выместить на своих соседях, недавних союзниках, бессильную злобу. Они вели себя ещё отвратительнее, чем извечные враги, нехристи-ордынцы. Единственное, чем отличались от степняков, — не жгли с такой тупой яростью жилища. Не уничтожили и переяславский детинец, пустой и гулкий, брошенный князем.
Олег Иванович скрылся в лесах, из осторожности не обращаясь за помощью к Ляксандру Уковичу.
...Весть о том, что идёт Москва, ещё только расползалась от деревни к деревне, когда княжич Фёдор в сопровождении десятка гридей прискакал к дому Марьи.
Дворовая девка, завидя княжича, вместо того чтобы отворить ворота, побежала в дом с криком:
— Марья Васильевна, приехали!
Марья вышла. Фёдор не был у неё больше месяца — отец отрядил его скрытно сопровождать войско Тохтамыша и доносить с гонцами обо всех передвижениях.
Вечером, когда уже спустилась на землю тёмная осенняя ночь, со двора выехал целый поезд: гриди, холопы верхами, каждый вёл за собой навьюченную лошадь, дворовые девки, тоже верхами, подоткнув длинные юбки, и, наконец, сама Марья в мужском одеянии, стремя в стремя с княжичем.
Даже в темноте было видно, как сияют в улыбке её белые зубы, как сверкают глаза, как льнёт она при каждом удобном случае к едущему рядом княжичу.
Устроились в непроходимой чаще густого ельника, за надёжными засеками, в наспех отрытой землянке. Здесь счастливая Марья на две седмицы, всё время московского налёта, получила княжича в полное своё распоряжение. Она лучилась счастьем, не понимая, что жадностью ласк, ненасытностью, неуёмностью уже пресытила Фёдора и что он изнывает в нежных силках её объятий.
— Этого Дмитрию я никогда не прощу! — Олег Иванович расхаживал по изгаженной малой палате своего терема. — Нижегородский князь просто стакнулся с Тохтамышем, а ему ничего!
— Нижегородский Дмитрию тесть, — напомнил боярин Кореев.
— Сам знаю.
— А раз знаешь, великий князь, зачем гневаться. Выплеснул на тебя злость Дмитрий Иванович, можно и о переговорах подумать.
— Если ты ещё хоть раз заикнёшься о переговорах с Москвой, я тебя до конца жизни в отчину отправлю!
— Воля твоя, Олег Иванович. Я не заикнусь. Жизнь тебе сама скажет.
— Молчи! — Князь закричал, словно Кореев был ключником или дворским. — Почему в хоромах нет ни баб, ни девок, ни холопов? Давно пора порядок навести, мы уже второй день, как вернулись! — И тем же злым голосом спросил: — Где Фёдор?
— Он с Марьей в Солотчанском бору в землянке жил.
— Знаю! Обрадовался, дорвался до бабы! Сейчас где он?
— Прикажешь послать?
— Не нужен он мне, я знать хочу, где мой сын и наследник обретается. — Олег Иванович хмыкнул. — В землянке с бабой!
Кореев поднялся на возвышение, где лежал поваленный кем-то малый престол, поставил его, смахнул пыль.
— Думаешь, я сяду на опозоренное место, в чужое говно? — опять взвился криком Олег Иванович.
Кореев спустился с возвышения.
Великий князь подбежал, вскочил на верхнюю ступень, ногой пнул престол, тот со стуком покатился вниз.
— Вот так бы Митькин престол!
На шум вбежал стольник с выпученными от усердия глазами, готовый служить, бежать, выполнять...
— Почему до сего часа не убрали? Пшёл прочь.
— Не стой, аки жена Лотова, соляным столбом, — усмехнулся Кореев, проходя вслед за князем.
За тридцать лет он привык ко всему. Знал, что вспышка гнева у Олега Ивановича чем яростнее, тем короче.
И действительно, когда он нашёл великого князя на гульбище, тот был уже спокоен.
— Думаю, надобно набрать в полки молодых парней и отправить на межу, в сторожевые сотни, дабы воинскому умению обучались у бывалых воинов.