Олег Рязанский
Шрифт:
– Видишь?
– Вижу.
– А что видишь?
– Кольцо.
– Чье?
– Мое, то есть, князя литовского… Тут, на ободке все данные нанесены для опознания… Ольг Иваныч, я тебе после второго жбана разве не говорил, как уходя из литовских пределов, я саморучно повесил кольцо на приметную издалека ветку?
– Объяснение неубедительно. Ну, посуди сам, если кольцо осталось на ветке там, то каким образом оно очутилось здесь?
– Подбросили злыдни, возводители понапраслины!
– Успокойся и не плюй на пол! Клеветник, оговоривший тебя, если найдется таковый, будет подвержен наказанию. Законы нашенские знать надо. Уважать их.
– За правду-матку я не то, что ежом, дикообразом выпучусь!
– Умерь прыть, поступись гонором… Если кольцо тебе действительно дадено, то зачем этот знак доверительный оставлять на какой-то веточке? Для чего? В качестве перста указуемого? А ежели кольцо ты присвоил по недомыслию и спрятал – другой расклад. Лежать бы тому кольцу в схоронке под кустом малиновым долго-долго, да на твою беду подвернулся случай. Непредвиденный, непредсказуемый, сногсшибательный! Кто мог подумать, что на твоего, оставленного без присмотра, коня нападет волк! Средь бела дня. Почти под окнами княжьих покоев! Принародно, два лица видели. Конь отбился копытами, а из-под копыт коня кольцо вывалилось. Вот это. То ли припрятанное от глаз людских, то ли потерянное… Кроме тебя, волка и коня, судя по следам оставленным, на том месте больше никого не было. Возникает вопрос: не ты ли кольцо обронил?
– Поклеп, оговор, найду очернителя, наизнанку выверну, наискось!
– Кроме тебя и князя литовского никто не мог знать о кольце!
Если бы не волк…
– Это не волк, а волкодлав, человек-оборотень!
– Неплохая выдумка для сваливания ответственности со своей головы на потустороннюю. Однако, любое заявление требует доказательств, доводов, выводов, примеров, сопоставлений… А ты чем располагаешь?
– Догадками… Показалось, будто что-то не соответствует чему-то в поведении князя литовского. На словах – одно, а поступки другие, противоречивые! Чары на нем! Следы его то волчьи, то человечьи, чему верить?
– Перестань сжимать кулаки и ломать пальцы! Последнее дело ссылаться на неведомое. Ты человеческим языком объясни свои и его действия. Обвинения тебе предъявлены тяжкие… После выполнения поручений для блага земли рязанской, у тебя появляются личные вещи князя литовского… Если украл, то и дело с концом, с кем не бывает…
– Да я скорее умру, нежели запятнаю свой урюпинский род кражей перстня!
– Не одного перстня, а вкупе с княжеским поясом. Я, лично, может, и готов поверить тебе, но твоим объяснениям должны поверить бояре судные. Они, тоже, люди и, тоже, не хотят ошибиться. Твоя судьба в твоих руках. Если ты не согласен с предъявленным обвинением, то можешь подать жалобу за оскорбление личности плохо обоснованным обвинением. Твоя челобитная попадет в руки лиц, которым по должности определено сострадать и сочувствовать человеку, попавшему в беду, искать возможность облегчения горькой
– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи!
– Да ты не ерзай по скамье, не тревожь мозоль! Не хочешь – не надо! Все свои возражения против предъявленных тебе обвинений ты в состоянии обосновать сам. Четко, внятно, доходчиво, дабы придирчивые судные бояре их назад не отбоярили. Если какое выражение с твоей стороны допускает двоякое толкование, не поленись еще раз объяснить все спорные слова из трех, пяти или семи букв. Для отстаивания своей чести, совести и достоинства можешь привлечь свидетелей. Трех или, даже, пятерых.
– У меня есть только один свидетель!
– Один свидетель – не свидетель. Он может раздумать, скрыться, заболеть и умереть! От переедания яствами или бык его забодает, или убьет громом! Жизнь человечья, что нить паучья, на волоске висит…
– Мой свидетель не убежит, не раздумает, он честный человек, справедливый, совестливый, сочувственный…
– И кто же он?
– Ты, Ольг Иваныч!
– Я? – искренне удивился самому себе Олег Рязанский, даже, лицом смутился, но не проявил возмущения – не то время и место, и посему ответил со всей суровостью, что на его свидетельство Бахарь не может рассчитывать.
– Почему? – также искренне удивился урюпинский.
– Если свидетельское лицо юлит, путается, то для извлечения истины, его можно подвергнуть допросу с пристрастием в виде кнута, палок, железа… а князь – лицо неприкосновенное! Так что поищи других свидетелей, не один живешь в глухом лесу, а в людском окружении.
– Два брата поблизости, дядя по отцу и дядя по матери…
– Свидетельства родственников вплоть до пятой степени родства во внимание не принимаются. Нельзя свидетельствовать против своей крови, ибо родня на что угодно готова пойти, лишь, бы своего выгородить. Поищи свидетелей среди соседей, из числа людей своего сословия. Любых. За исключением глухих, кривоустых, убогих и порченых.
– Ольг Иваныч, что ты вокруг да около ходишь… Ежели я тебе непригож стал на опасном, ответственном поприще – так напрямик и скажи. Честно и откровенно. Я готов перейти на любую другую работу: лес валить, рыбу ловить, из конопли веревки вить… Либо отправь на дальнее Лаче-озеро в келью монастырскую грехи замаливать да поклоны за здоровье твое лбом бить.
– Не провоцируй меня своими жлобными шалостями в ожидании милости, не бей на сострадание и сочувство ближнему… Любое человечье существо обязано делать свое дело. Пахарь – пахать, жена – рожать, воин – убивать, князь – княжить. Твое дело – ему помогать, а мое дело – и судить, и миловать!
– Нет за мной ничего худого! – стукнул по столу кулаком Бахарь, – и опровергать чужие опрометчивые обвинения я не стану!
Повернулся Олег Иванович к окну, распахнул настежь и во весь свой голос гремучий как гаркнет:
– А плетей не желаешь отведать для разговорчивости?
Что угодно мог ожидать Бахарь от своего князя в гневе праведном: битья об пол глиняных сосудов с невыпитой медовухой, грозных обещаний согнуть урюпинского в дугу, вывернуть наизнанку, завязать узлом и голым пустить катиться колесом по улицам… Но чтоб его ТАК позорили на весь двор, на весь мир, на всю вселенную! Сник Бахарь нежным лютиком, отброшенным с дороги на обочину за ненадобностью ногой безжалостной… Однако, сумел взять себя в руки и отразил удар лихим выкриком. В окно раскрытое на обе створки: