Олег Рязанский
Шрифт:
– Экий ты непонятливый. На вид – сметлив, а соображение плохо работает. Поясняю: как спустишься с дерева и вперед!
– Вперед это куда? Налево или направо, если стоять лицом к реке, а спиной к дереву?
Ягелло позеленел, как та выпь что кричит в кустах не своим голосом, и закричал тоже. Пронзительно, истошно. На весь лес вековой, угрюмый, завороженный:
– Вперед – это в сторону, куда солнце заходит, понятно?
– Понятно. И по чьей милости я получу коня с седлом, поводьями и уздой?
– По моей.
– А ты кто такой?
– Я? – удивился сострадательный собеседник, – я – великий литовский князь Ягелло!
Урюпинский Бахарь удивился в два раза больше! Это надо же – сидеть на одном дереве вместе с самим Ягайло! Рассказать – никто не поверит, даже сам князь рязанский! И на всякий случай, чтобы не попасть впросак, постарался получше запомнить облик дарителя: рост, вес прикинул, ширь в плечах и животе, лик сбоку, лик спереди, где во рту приоткрытом обнаружил отсутствие одного зуба.
Верхнего. Хватательного. Откладывая в закуток памяти разгульный взгляд глаз ягайловых, увесистость носа, выпертость губ и колени острые, поразился совпадению примет князя литовского со своими собственными. Будто смотрел в свое отражение.
Пока запоминал да сравнивал, левый глаз ягайловый ему, урюпинскому, подмигивал. Почему? А безымянный палец правой руки манерно постукивал по стволу дерева…
Свою миссию Бахарь счел выполненной: собственными устами донес до ушей Ягайло всю суть союзнических отношений между рязанским князем и Мамаем. Результатом проделанной работы князь рязанский должен остаться доволен… И тут у него возникла сумасбродная мысль, может, этот тип, называющий себя князем литовским, вовсе не князь, а сумасшедший? Почему он левым глазом подмигивал? Калики перехожие недавно сказывали, будто видели в мамаевой Орде не одного Мамая, а двух! Абсолютно одинаковых. Один в юрте сидит, другой на коне разъезжает и подмигивает! Нукеры мамаевы с ног сбились, пытаясь определить, кто настоящий… И Бахарь, чтобы убедиться или разувериться в своем диком предположении, поступил чисто по-урюпински:
– С прохожим человеком на дороге всякое может случиться. Водяной встретит русалочку и в результате река выйдет из берегов, что делать?
– Перекреститься и не поворачиваться к реке лицом.
– Или из-за грозы не сумею во время добраться до места, тобой назначенного? Как быть?
– Ты что, в самом деле придурковат либо притворяешься? Твое дело передать конюшенному мое распоряжение и взамен получить жемайтскую лошадь с белой отметиной на лбу, тяжелой гривой и легким шагом, понятно?
– Понятно. А если конюшенный мне не поверит? Не за куском хлеба проситель явился, а за настоящим жемайтским конем с уздой, севром, поводьями и попоной. Мало ли попрошаек по миру шляется! Свое повеление ты выдай мне в письменном виде на предъявителя.
Высказав свое желание, Бахарь стал ждать ответной реакции… Князь рязанский на такой запрос вскипел бы, слюной брызнул, руки-ноги повыдергал, а этот и бровью не повел, ответил вполне здравомысляще:
– Сидя на дереве, где я бумагу возьму, чернила писчие, стол письменный…
– Взамен бумаги знак какой-нибудь дай для подтверждения моих притязаний на лошадь жемайтскую.
Не долго думая, Ягайло свинтил с пальца кольцо и протянул Бахарю. Если покровительствовать, то до конца.
Поистине, княжеское решение, подумал Бахарь. Человек с ума спятивший, до такого поступка вовек не додумается. Принимая кольцо, Бахарь верно определил, что кольцо из чистого золота, хотя до этого часа ничего золотого в руках сроду не держал, лишь у других видел. Казалось бы, радуйся, благодари за доверие тебе оказанное, так нет, опять Бахарь засомневался в истинной личности собеседника. Почему он с такой легкостью отдал золотое кольцо первому встречному? Для сверки с оттиском? Обычно бывает наоборот. На самозванца смахивает. Редко, но встречается людская разновидность такого рода, намекающая на свое непростое происхождение и вынужденные до поры, до времени скрывать это ввиду некоторых обстоятельств… Годом ранее ходил по рязанщине один из таких, называя себя сыном внука Ильи Муромца из села Карачарова. Рыскал для себя коня вороной масти с налобным украсом и чтоб грива непременно на левую сторону свешивалась, как у коня прадедова. Карачаровцы поверили и решили скинуться, да кто-то из них обратил внимание, что потомок Ильи Муромца не той рукой булаву держит, как изображено на знаменитой картине живописного мастера Васнецова. Однако, литовский самозванец сам коня навязывал, настоящего, жемайтского! К чему придраться? Голос у него мягок, а глядит волком. И запах исходит от него зверский. Как вывести его на чистую волу? Решил просто-напросто возвернуть кольцо с пояснением, что цена верительному знаку грош, ибо похожих перстней пруд пруди, не в обиду будь сказано…
Зверь – существо решительное. За дерзость от себе подобного, будь Бахарь волком, получил бы от сородича удар в грудь, будь рысью – укус в шею или по холке копытом – будь Бахарь лошадью. Благодаря здоровым звериным инстинктам. А человек поступает по человечески. Думает, рассуждает… Ягелло порылся в памяти:
– Ты что ослеп и не видишь, что на кольце печать Гедиминова – трезубец от герба Миндовга-Миндаугаса? А. по ободу чеканено столько черточек, сколько рек течет по земле литовской: Нярис, Мяркис, Шяшувис, Дубис, Няжвис, Нямунас… – и потянулся, и зевнул, – страсть, как есть хочется!
– Дело поправимое, – полез за пазуху Бахарь. Вытянул сверток, развернул, предложил…
Оголодалый знакомец с хрустом вгрызся в сухарь. “Истинно, князь, – решил урюпинский, – не погнушался из руки простолюдина еду простую принять…”
– Сухой кусок горло дерет, – вздохнул Ягелло. В ответ Бахарь вытащил из-за пояса фляжку. Плоскую, кожаную, фасона скифского. Свинтил пробку, протянул фляжку страждущему. Прильнул тот к горлышку, глотнул, поперхнулся, кашлянул разочарованно:
– Вода насквозь теплая, а я-то думал…
“Свой в доску, – еще раз обрадовался урюпинский, – хоть и литвин, а мыслит как русский…”
– Кусок мяса бы… – мечтательно произнес Ягелло, – грудинки свежей, кровью истекающей или, на крайний случай, – ребрышка… – вот где проклюнулся зов крови звериной!
– Так пост ныне пятничный! – охолодил Бахарь зряшные мечтания.
– Плавающим и путешествующим скидка разрешительная по уставу церковному…
Луна выперла из-за ветвей. Засияла, осветила каждый листик, каждую веточку. В поле зрения Бахаря попало одеяние князя литовского. Изрядно поношенное и в грязи, будто владелец специально валялся на болотной кочке, избавляясь от сонмища блох. Зато опояска на нем с дорогими блескучими камешками и каждый в своем гнездышке из витой серебряной проволочки. Пояс у человека, как и хвост у петуха, не только украшатель сущности, но и удостоверение личности, вывернутой с нутра наизнанку. По взгляду на пояс любому враз станет ясно-понятно, кто владелец: жнец, купец, разбойный удалец, добрый молодец иль на дуде дудец? Даже самый захудалый мужичишко имел опояску приличествующую его сословию. В пользу княжьего звания сидельца на дереве, свидетельствовала и другая деталь – шпоры. Последнее изобретение человека для управления лошадью. У простого люда шпорами служили пятки.
Человек сущес тво сомневающееся во всем: в искренности друзей, верности супружницы, печали соседа на твоих похоронах. Подлости мерещатся в длине версты, копья, княжеской милости… И Бахарь не исключение, коль засомневался: прилично ли князю литовскому лазание по деревьям, гуляние в одиночку ночью под завывание волчье? Ежели Ягелло князь в действительности и пребывал на охоте, то где его доезжачие, стремянные, оруженосцы, коневодители, телохранители, псы гончие, ястреба ловчие? Где рог охотничий, нож кабаний, без коего не обойтись, если князь по оплошке отбился от стада охотничьего? А, главное, что для княжьего лица он рылом не вышел: шея тонкая, локти торчат, усы невразумительны… Нет в нем солидности, высокоглядения, голоса зычного, как у князя рязанского. И шапки княжьей, опознавательной на нем нет!