Олег Рязанский
Шрифт:
– Знать бы, что за подозрительные лица едут в обозных возках крытых войлоком?
– Знамо дело – либо княжью казну охраняющие, либо русалок…
– Тю, тетеря… русалок в бочках деревянных с водой везут и без охраны, подходи и любуйся! А эти, внутри возков, лики свои скрывают умышленно. От кого прячутся? Если купцы, то где их товар? Ежели княжьи советчики, то почему пищу вкушают отдельно от воевод?
– Может, они воины секретного назначения, застрельщики либо внедряемые?
– А почему оружия при них нет, а на перстах перстни обличья не русского?
– Иноземельные они и перстни их – знаки опознавательные.
– Ежели иноземельные, то почему они по-русски разговоры ведут? Втройне подозрительно! Эй, Мишаня, покочегарь тут за меня, а я переоблачусь в одежу возчика да пойду послушаю их разговорчики…
Такого поворота событий да еще с переодеванием допускать нельзя. Сегодня любопытных интересуют засекреченные обоздники, а завтра им вздумается заглянуть под полог шатра князя московского! Не на ветер слова пущены. Это не болтовня на бытовом уровне: чьи бабы глазастее, бокастее да грудястее, а с политической подоплекой и для отвлечения любознательных от выяснения личностей обозных лиц, надо просто-напросто переключить их внимание на что-нибудь иное: летающую тарелку, прыгающую кикимору… И Брэньк незаметно подмигнул Щуру – своему верному помощнику. Толковому, дельному, в меру наглому, в меру хитрому: то под индюка глупого рядится, то щеглом щегольски заливается. Тот еще фрукт по мере надобности.
Щур намек понял, бросил в костер щепку, чем-то особенным пропитанную, отчего дым густой повалил, удалился тихой сапой в темь кромешную и завыл. Волком! Да так жутко, что воины ближе подвинулись к огню, делая вид будто им стало вдруг зябко. А Щур выл столь натурально, что не сразу заметил среди деревьев волчью стаю. Семь белых подлунных силуэтов подступали к нему охватом. Когда круг почти замкнулся, он спас себя песней в другой тональности. Получилось столь удачно, что стая удалилась, определив его глупым соперником своего вожака. Костер тем временем разгорелся шибче, а угасший разговор возобновился:
– У, волчара… небось белый от ушей до хвоста!
– Почему белый?
– Потому что лысый, что вчерась дорогу нам перебегал!
– Ну, и что?
– А то… Поволкуем? Для разогреву?
– Коросту тебе на язык! Добровольно лезть в пасть волчаре? От его воя, аж, в дрожь бросает…
– А что, братцы, не взяться ли нам за копья, да шеренгою, да на вол-чару всем разом, а?
В ответ в кустах что-то зашебуршало, чихнуло, фыркнуло, рявкнуло. Это Щур обезопасивал себя. На этот раз от людей.
– Ax-ты, ox-ты… Кто это, что это? – заволновались возле костра, – где копья, где оружие?
– На телегах!
– А телеги где?
– В обозе!
Пока выясняли, бдительный Иваньша с товарищами за топоры схватились. У дровосеков-плотников топоры всегда под рукой. Если не в работе, то за поясом заткнуты и при нужде – настоящее боевое оружие. За рязанцами повскакивали и другие. С ножами: куда козлы – туда и бараны… Такого поворота событий тоже допускать никак нельзя и Брэньк заорал:
– Куда? Назад! Разве не понять, что в кустах не волк, а волкодлав! Человек-оборотень! Нет от него спасения, у волкодлава свой счет к людям! Это черт знает что, из рук-ног вон выходящее…
Брэньк в волнении от возможного провала операции, заговорил неправильными оборотами речи. Видимо, гены проснулись либо голос пра-предка Вильгельма прорезался, выехавшего из люксембургской земли по уже забытым причинам на службу к Александру Невскому. С тех пор люксембургские гены верно служат князьям московским. Преданно. Ответственно. Самоотверженно. По долгу, вере, совести. И Брэньк распорядился:
– Ну-ка, костровой, подбрось-ка в огнище дровище, а то, кабы того-чего из леса не выскочило… О трех ногах. Слух про волкодлава не зря ходит…
Брэньк неоднократно прибегал к такого рода ухищрениям – не допускать же раскрытия государевой тайны о купцах, присутствующих в обозе, в качестве средств массовой информации наряду с нищими, дервишами, каликами перехожими и прочими проходимцами, перемещающимися с места на место… Идея появилась на свет из уст князя московского и потребовала воплощения в жизнь. В первую очередь, чтобы едущие в обозе были в целости и сохранности. Именно им, очевидцам-свидетелям предстояло разнести по белу свету весть о победе войска русского над ратью мамаевой. Поразительно, но князь московский в этом был уверен загодя! Мистика? Или трезвый расчет?..
О победе русичей над татарами ближняя Европа узнала от нескольких, независимых друг от друга, ходячих источников. От монаха-хрониста Дитмара из Любека. От гражданина Позильге из Померании. От богослова кранца из Гамбурга.
В азиатский Ургенч и Хорезм весть дошла со скоростью верблюда и закрепилась посредством персидского историка Низамаддин-Шами. А в Каир на реке Нил известие приплыло на купеческом судне, преодолев путь синим Азовским морем, Черным сурожским, Средиземным с заходом во все прибрежные города. В труде арабского истерика Ибн-Халдуна “Книге назидательных примеров по истории арабов, персов, берберов и народов, живших с ними на земле” нашлось место и для записи о разгроме русичами войска мамаева…
Но все это произойдет после боя на Куликовом поле, а сейчас Брэньк во все глаза глядел, как стойко бился полк пешцев под управлением московского воеводы Тимофея Вельяминова, родного брата казненного год назад в Москве на Кучковом поле за службу тверскому князю в пользу Мамаю. Во все времена не жаловали предателей-переметчиков! И, вдруг, Брэньк увидел, как врезалась в строй пешцев свежая сотня мамаевых конников и как от удара кривой и острой татарской сабли упал на землю Куликова поля Тимофей Вельяминов, искупив смертью своей страшную вину брата-изменника… Выпал из жизни Тимофей Вельяминов, но не выпал из памяти времени.
Коннице Мамая удалось пробить брешь в рядах русичей и прорваться к взгорку, где трепетало на ветру алое полотнище стяга войска московского. Один из конников приметил у древка стяга человека в княжьем облачении и сам у себя поинтересовался:
– Не урусский ли князь это? В красном плаще и золотом теме? Однако, почему он сидит на коне недвижимо, даже без признаков моргания, будто он не жив, будто он уже “мурд”, мертвяк, то есть? Конь под ним боевой, беглый, а не из ярма бычьего. Обряжен по княжески. Грудь и шея в кольчуге пупырчатой. Узда с чеканом. Седло в серебре, под седлом – сафьян. Если кольчуга на урус-князе равна стоимости десяти добрых коней, то какова цена этих коней, ибо брони на них в два раза больше, поскольку грудь конская пошире человечьей да и шея длиннее! Знатная добыча…