Олег Рязанский
Шрифт:
– А собаки почему не взлаяли?
– Косолапый их мясом ублажил из котла охранников!
– И кто ж медвежатничал?
– Тверские… – с нарочитым простодушием сообщил хозяин, а гость московский скрипнул зубами.
– А потом объявились в Рязань-городе ходячие покойники, ну, те, кои отправлены на тот свет не должным образом. У такой нежити свое обличье отсутствует, они пользуются чужими личинами, маскируясь под зарытыми заживо. Чаще всего такого рода покойнички навещали молодых вдовушек. Стукнет в лицевое оконце покойничек, воскресшим обзовется… Вдовушка в обморок, а воскресший снимет с ее ушек сережки, с шейки ожерельице, с пальчика колечко и был таков! Очнется вдовушка: ни воскресшего, ни сережек… Повязали и покойничков.
– Тоже тверские?
– Московские, – успокоил гостя московского хозяин, однако, Дмитрий Иванович снова скрипнул зубами.
– У тебя покойнички расплодились, а у меня взяточники. Отстраню одного, поставлю другого, а спустя неделю отстраненный всем нашептывает, будто не совладал с искушением поставленный на его место, не выдержал испытательный срок и взял взятку! А уличить взяткодателя и получателя никак нельзя – взятка во двор взяточника прискакала своим ходом в образе пяти породистых, ухоженных лошадей. Без хомутов, подков, клейм! Попробуй докажи чьи кони, от кого и откуда?
– Дмитр Иваныч, с ума сойдешь, ежели начнешь расследовать внутренние дела… Полгода назад белым днем, при всем честном народе сняли с городской колокольни колокол. Самый большой. Басовитый. Его на глазах всех увезли на берег реки, якобы для придания колоколу блеска полировкой свежим речным песком. Чтобы колокол не только пел, но и сиял! С тех пор ни слуху о нем, ни духу…
– Отыщется, – посочувствовал хозяину гость, – колокол – вещь приметная, где-нибудь и объявится. Звоном, голосом серебряным… – и для смягчения горечи утраты предложил: – Ольг Иваныч, если пожелаешь, байку новую расскажу…
Олег Рязанский пожелал…
– Стоят под березой два подберезовика. Крепенькие. В котелках на босу ногу. Принципиальный вопрос обсуждаю т: кто из них двоих раньше на свет появился… Вдруг, рядом, кто-то еще из-под земли вылез и спрашивает:
– Интересно, в какую продовольственную корзину мы угодим: в московскую столичную или в рязанскую застольную?
– Кстати, – прервал смех рассказчик, – приезжал ко мне по весне некто. Племянником твоим представился. Передал от тебя поклон низкий. Спустя неделю другой племянник объявился. С двумя поклонами. И знаешь что попросил? Во век не догадаешься! Зерна и лошадей!
– Для меня?
– Для твоей дочери, что в Смоленске замужем.
– Зачем?
– Отвезти смоленским погорельцам семенного зерна, которое сгорело вместе с амбаром, а посевная страда на носу!
– Почему за зерном к тебе, а не ко мне обратились?
– Потому, что от Москвы до Смоленска ближе чем от Рязани! Разве мог отказать я? Отсыпал погорельцам посевного зерна, впридачу овса, гороха, медовухи… Ольг Иваныч, может тебе ведомо, какой урожай собрали погорельцы? Зерно-то мое отборное, удлиненное, двояковыпуклое, хладоустойчивое, сухоты не боящееся…
– Дмитр Иваныч, о каком зерне речь, о каких лошадях? Неужто ты сам всему счет ведешь? Год прошел, а ты обо всем досконально помнишь?
– Не я помню, а книга амбарная, точнее, амбарщик. Дотошный, каждый гвоздь подковный на учет ставит. Проведал, что я к тебе еду и предъявил мне претензии за убытки в его хозяйстве, произошедшие по моей вине. Пришлось лошадей с телегами списать за счет изношенности, зерно – как безвозвратное, а насчет жеребят отчет в амбарной книге отсутствует, в виду неясности… Просил выяснить у тебя, сколь получилось приплоду от моих списанных кобыл? По обычаю стародавнему жеребят полагается отдавать хозяину, то есть, в данном случае, мне!
– Ни сном, ни духом… Да, есть у меня дочь Настюха, замужем за смоленским князем Юрием и точно знаю, что ничего в Смоленске не горело, иначе бы дым до Рязани дошел!
Обретенный два года назад мир затрещал по швам… Едва занялись уточнениями, как в дверь просочился посыльный:
– Ольг Иваныч, к тебе с каким-то делом племянник просится… Допустить сразу или повременить?
– Чей племянник-то?
– Князя московского, Дмитрия Ивановича.
Князья переглянулись…
– Впусти и немедленно! – распорядился Ольг Иваныч.
Племянник вскорости появился. Поясной поклон обеими руками изобразил.
– С чем пожаловал? – вопросил вошедшего Олег Рязанский, пиная под столом своей ногой ногу князя московского, молчи, дескать…
– Дело к тебе, Ольг Иваныч, непростое, деликатное, почти секретное, наедине бы переговорить… – понизил, голос посетитель, кося глазом на князя московского.
– Говори! – повысил голос Олег Иванович, – от друга моего старинного секретов у меня нет, так что излагай свою просьбу без стеснения. Кстати, чей ты сынок: князя суздальского или нижегородского?
– Суздальского, Бориса Константиныча.
Московский князь кашлянул глухо, так как Олег Рязанский еще раз пнул его сапогом, молчи, не встревай, раскусили мы мнимого племянничка как орех грецкий. Перепутал племянничек все на свете, суздальского князя не своим именем обозвал, а во-вторых, князь суздальский, царство ему небесное, два года уже как преставился… И громко, во весь голос:
– Ну, племянничек, излагай дело свое, послушаем…
– Заехал я к тебе, Ольг Иваныч, по нужде великой – с грузом дорогим, почти стратегическим… Двух лютых зверей везу в подарок князю московскому от князя суздальского. Пард – зверь редкостный. Если пятна темные – леопардом значится, со светлыми пятнами – барс, без пятен – пантера, с длинными ногами – гепард. Одного, с когтями медвежьими племянник князя черниговского подарил Гюргию Долгорукому, когда тот в 1147 году Москву основывал. Но если тот пард с когтями был в виде шкуры, то суздальские парды живые! Настоящие! Кусающиеся!
– От меня-то что надобно?
– Помощь! Беда нас в пути врасплох застала: пока верхом везли пардов – они мешки когтями разодрали и едва не выпрыгнули! Сопроводитель мой остался стеречь зверей лютых и клетки для них ладить, а я к тебе бежать с просьбою – дать две телеги со смирными лошадками для безопасной доставки груза бесценного князю московскому, моему любимому дядюшке!
Чем нелепее выдумка, тем больше она внушает доверия, если не переборщить… На сей раз Дмитрий Иванович оказался бдителен. Перестав реагировать на тычки подзольные, поднялся с места, уперся в поясницу руками: