Олег Рязанский
Шрифт:
– Ежели и оженюсь на ней с ногами в пупырышках, все равно не смогу полюбить…
– Еще как полюбишь! Стерпится – слюбится, на руках будешь носить по примеру Василия Третьего, князя московского, который “возлюбив новую жену свою, Елену Глинскую, в угоду ей даже сбрил бороду!”
А сын:
– Отец, сосватай мне княжну смоленскую, с радостью пойду под венец, на худой конец пойду за дочь князя елецкого…
– А персидскую княжну не желаешь? Невест перебирать – век женатым не бывать! Для сих дел учреждены специальные лица, в основном бабьи. Смотрины-сговоры в их крепкие руки отданы, ибо мужчинам не вынести столь тяжкого бремени,
– Не всякий обычай хорош…
– Не трожь обычаи, нажитые народом, на них вся жизнь зиждется! Сухое железо не ржавеет, сухая мука не портится! Кто забывает заветы предков, тот может забыть и свое имя!
– По сердцу жить хочется, отец-батюшка…
– Не по сердцу, сынок родненький, а по уму-разуму. Слушай слово мое последнее: свадьба – дело решенное. По взаимному расчету, московскому и рязанскому. Выгодному для сплочения обеих княжеств.
– Отец, по какому праву ты мной распоряжаешься?
– В данном случае, по отцовскому праву, сынок. По праву дедов и прадедов. По праву личной собственности, да, да! То, что тебе попала шлея под хвост, сочувствую и понимаю. Каково семя, таково и племя. Взращивал я тебя с извечным правом в критический момент использовать, да, да! О чем еще со времен Адамовых задумывались. Как там сказано в главной книге жизни? Чти отца своего. Так-то.
– Выходит, ты приносишь меня в жертву своему тщеславию?
– Не для себя стараюсь, а в пользу земли рязанской. Распоряжаться собой будешь после того дня, как уйду я навечно в края безвозвратные, а пока ты обязан вести себя подобающе сыну княжьему, соблюдая несколько простых правил без ущерба своего достоинства. Для начала – здороваться с каждым встречным: дитем малым, старцем почтенным, нищим, убогим, лицом разбойничьим…
– На лице разбойном, что он разбойничек не написано!
– Ты не читай по лицу, а впрок здоровайся, вдруг разбойный человек прозреет и одумается? Не по званию, а чисто по-человечески должен приносить людям благо по мере сил и возможностей. Добавлю слова из Завета Буса Белояра, нашего пра-пращура: “и князю и роду его, коему поручена от Бога власть, не следует тем гордиться, а следует почитать себя первым слугою народа. И пусть будет князь для каждого родовича и всего народа таким, каким бы он желал их видеть по отношению к себе.” [24]
24
А.И. Асов, “Тайны русских волхвов”, М. 2008 г. стр. 390.
– И все?
– Не перебивай говорящего! Умей сдерживать нетерпение, досаду, гнев, злобу, раздражение… Еще что? Не обижать слабейшего, не доставлять излишних хлопот ни родне, ни дворне, ни сверстникам, ни мужам зрелым! Не обходить сгоряча чужого коня и впереди стоящее дерево!
– Сплошь запреты, а что разрешено делать?
– Все остальное! И хорошо делать, чтобы не слышать шептаний за спиной: не умеешь – не берись.
– Где же та грань между “нельзя” и “можно”?
– В пределах твоего разумения.
– И сколь пользы с этих хлопот?
– Отвечу тебе, сынок, словами из трактата древних правителей Индии: “Польза
25
Извлечение из “Артхашастры” – древнеиндийского трактата по управлению государством. Составлена в третьем веке до нашей эры. (Всеобщая история государства и права, М. 1999 г.)
– Но…
– И не делай вид, будто обо всем сейчас слышанном ты слышишь впервые! Заруби себе на носу: прежде, нежели сказать что-либо, подумай! Наспех произнесенное слово доставит немало бед, слово не воробей, словом можно убить!
– Кипит все во мне, возмущается…
– Так и должно быть, жить надобно так, будто сегодняшний день последний! По правде и совести, вкладывая весь пыл молодости, вею мудрость старости. И помни, пока я жив, несу всю полноту ответственности за твои действия, усвоил?
– Отец, есть способ избавить тебя от ответственности за расстройство моей женитьбы на дочери князя московского – не для того я у тебя народился, чтобы на щепке ощипанной оженился!
– Не умничай! Яйца курицу не учат, хотя и ведутся споры: что изначальнее – яйцо или курица? Так что же хочет предложить мне мое яйцо?
– Я просто исчезну из поля твоего зрения.
– Куда? В дальний монастырь на Лаче-озере?
– Уйду в леса кадомские или муромские…
– Сынок, подумай хорошенько, в лесу нет палат княжеских, а ты на перине спать привык.
– Землянку вырою, сена приволоку.
– Сынок, сено сначала накосить надо, высушить… К тому же и поесть ты привык вкусно. Каждый день. И не один раз за день.
– Тогда на Волгу подамся, в ушкуйники.
– Запомни, сынок, в разбой идти – широка дорога, да узка она оттоле.
– Тогда пойду к слепому заокскому батюшке и обвенчаюсь с дочерью коровьей скотницы!
– Что? – угрожающе понизил голос Ольг Иваныч, – с жиру бесишься? Не для того ты у меня родился, чтобы на худородной женился! Не бывать этому! Слушай слово мое последнее: ежели сию минуту за ум не возьмешься – свяжу, в мешок посажу, через седло переброшу и самолично отвезу в Орду к Тохтамыш-хану взамен твоего брата родного Родослава, который третий год заложником в Орде мается…
До сих слов угрожающих, сынок Федор сидел спокойненько на пеньке березовом, чувствуя себя вольготным комариком. Ершился, хорохорился, норовил куснуть невзначай, ногами взбалтывал, Рембой прикидывался. И враз сник, завял, скукожился. Последний отцов довод перевесил все остальные. Отцепился сынок от пня березового, бухнулся в ноги отцовские. По обычаю, по народному, как принято на Руси с издавна. Родительское слово на ветер не бросается, хоть по-старому живи, хоть по-новому.