Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— Вот когда вернёшься, тогда и поговорим, — бросил я сухо.
— Соглашайся на сделку, — раздался будто шедший из глубины сознания зычный голос. — Соглашайся, или больше никогда не увидишь Милану живой.
Я резко обернулся к Мельгунову, по коже побежали мурашки — за спиной мегазвезды возвышалось нечто отвратительное, бесформенное с горящими глазами, в которых я увидел бездну, где на самом дне лежали кучи растерзанных, окровавленных тел. В нос ударил отвратительный смрад из горящей серы, разлагающейся плоти и едкого дыма. Я отчётливо увидел пожелтевший
— Я предлагаю тебе сделку, — прозвучал его совершенно обычный, ничем не пугающий голос. — Я выкупаю с процентами клуб, но с отсрочкой на год. Через год возвращаю все тебе сполна.
— Я никогда не соглашусь на это, — отчеканил я. — Никогда! И ты ничего не сможешь сделать!
— Стоп! — я вздрогнул от визга. — Мерзкая скотина, гнусное отродье, что за х…ню несёшь! Мы же договорились, снимаем с одного дубля! Убью, сволочь, кадр испортил!
Рядом оказался мгновенно побагровевший от злости Розенштейн, похожий на разъярённого павиана с красной задницей, которая переместилась на голову. Несмотря на гнетущее впечатление от встречи с посланцем Ада, его прыжки рассмешили до такой степени, что захотелось расхохотаться.
— Успокойся, Давид, — к нам подошёл Верхоланцев. — Это я попросил Верстовского импровизировать. Все получилось именно так, как нужно. Все в порядке.
— Все равно, пусть следует сценарию, — уже немного успокоившись, хмуро пробормотал Розенштейн. — Он должен согласиться на эту сделку, иначе это нарушит дальнейший ход событий, — проворчал он.
Верхоланцев подёргал себя за усы, и миролюбиво проговорил:
— Послушай, Давид, получается неубедительно. На кой хрен Франко соглашаться? Ну, сам подумай?
— Что ты предлагаешь? — бросив взгляд на часы, пробурчал Розенштейн. — Прямо здесь изменить сценарий?
— Нет, я предлагаю оставить сцену, как есть. И отправить в печать.
— Нет, он должен согласиться, — вдруг подал голос Мельгунов. — У меня есть кое-какие соображения.
Он достал из кармана сложенный листок бумаги и подал Розенштейну. Тот аккуратно развернул, пробежал глазами и воскликнул радостно:
— Вот то, что надо! Игорь Евгеньевич, вы гений! Настоящий гений! Каково? — подавая Верхоланцеву, добавил он с довольным видом.
Взглянув мельком на текст, главреж мрачно проговорил:
— Кажется, Игорь Евгеньевич опаздывает на спектакль. А нам придётся репетировать несколько раз.
— Мне репетировать не надо, — возразил надменно Мельгунов.
— Правильно! А как сыграет Верстовский, не имеет никакого значения! — добавил быстро Розенштейн.
Я привык, что продюсер унижает меня, издевается и оскорбляет. На этот раз вместе со мной опустили ниже плинтуса и Верхоланцева. Я ждал, что главреж разразится семиэтажным матом и пошлёт всех в задницу. Но он помрачнел и через паузу буркнул:
— Делайте, что
Хромая сильнее обычного, он отошёл от машины и направился под навес, где стояли стулья. Розенштейн, проводив спину главрежа взглядом, повернулся к нам и удовлетворённо скомандовал:
— Верстовский, быстро читай, что здесь написано и начнём. И без фокусов, отклонишься от сценария, сильно пожалеешь! Понял, дерьмо?
Мне стоило огромного труда сдержаться, чтобы не врезать по высокомерной физиономии «тёте Розе». Ещё одна его издёвка, я бы просто встал и ушёл, наплевав на всех. Меня успокаивало лишь то, что Милана не видела моего унижения.
Лиля вновь подошла к нам, пробормотала номер кадра и быстро убежала.
— Значит, ты не согласен, — произнёс Мельгунов свой текст. — Тогда у меня кое-что есть для тебя, — торжествующе добавил он, доставая папку из портфеля, лежащего рядом с ним на сиденье. — Один человек смог мне помочь.
Я просмотрел листы, взглянул на Мельгунова, наши глаза встретились.
— Если не согласишься, эта информация уйдёт в полицию, — добавил он. — И тогда тебе грозит не тюрьма, а электрический стул.
— Что же ты тогда сразу не идёшь к копам? Сразу избавишься от меня, надоедливого поклонника, — проговорил я насмешливо.
— Я не подонок, как ты. Только хочу, чтобы ты оставил нас в покое. Лишать тебя жизни не входит в мои планы. Но если ты откажешься…
— Не подонок? То есть шантаж — это вовсе подлость, а так, милое дельце между двумя старыми приятелями? — перебил я его.
— Ты меня вынуждаешь на это идти. Если не согласишься на сделку… потеряешь Милану навсегда.
Последние слова вновь произнёс тот же самый низкий, утробный голос, от звуков которого голова пошла трещинами, как старый глиняный кувшин. «Соглашайся! Соглашайся!» — зазвенел хор тоненьких, отвратительных голосков, словно вокруг лихо поскакали резвые бесенята.
— Я должен подумать, — не по сценарию произнёс я, ожидая очередного скандала.
— Хорошо, — неожиданно согласился Мельгунов. — Даю тебе время до утра. Уверен, что ты не сбежишь. Она тебе слишком дорога.
Он спокойно, с достоинством, слез с сиденья, прихватив портфель, и вышел из машины. Я посидел за рулём, не замечая, что теперь «глаз» камеры смотрит мне в лицо, завёл мотор и проехал пару метров.
— Стоп. Снято, — услышал я голос Розенштейна. — Ну, вот видишь, можешь, когда хочешь, — удовлетворённо добавил он.
Я остался сидеть в машине в глубокой задумчивости — Мельгунов не сказал по сценарию: «Белла тебе слишком дорога», будто бы намекал на Милану. А Розенштейн сделал все, чтобы Мельгунов смог это сказать мне. Что за мерзкую пьесу разыгрывают они вместе с Мельгуновым? Обрабатывают мне мозги, чтобы свести с ума, или действительно все это сговор с дьяволом? Может быть, они проделали это и с Северцевым? Теперь я — следующая жертва?
Глава 19
Смертельное предложение