Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
Откинувшись на спинку скамейки, я достал сигареты, и закурил, вдыхая ароматный дым. Здесь, я пристрастился к «Лаки страйк», хотя раньше по старой студенческой привычке. курил только «Мальборо».
— Добрый день, мистер Стэнли, — обратился ко мне посетитель. — Меня зовут Рональд Андерсон, адвокат. Вот моя визитная карточка.
— Гедды Кронберг, я так понимаю, — стряхивая пепел на землю за скамейкой, сухо уточнил я.
Он провёл ладонью по идеально уложенным волосам с обильной сединой на висках, одобрительно усмехнувшись моей проницательности.
— Да,
Он присел рядом, положив на колени темно-бордовую папку из дорогой кожи, с застёжкой.
— Зачем вы пришли? — довольно грубо поинтересовался я. — Я — свидетель обвинения.
— В сущности, я хотел лишь сказать, что защита не рассматривает вас, как реального свидетеля. Поскольку вы ничего не знаете об этом событии. Вы не участвовали в преступлении, никого не убивали. Все, что вы знаете, это предсмертная записка Меган Баррет.
— Вы хотите, чтобы я не выступал на процессе? — усмехнулся я.
— Это в ваших интересах, мистер Стэнли, — наклонив голову вбок, он вперил в меня взгляд грифа, замораживающий неприкрытой враждебностью.
Ричард предупреждал, что защита Кронберг приложит все усилия, чтобы надавить на меня и заставить отказаться от участия. Эти штуки со мной не пройдут.
— Вы ещё слишком слабы, мистер Стэнли, — продолжил Андерсон, эти слова звучали зловеще. — И физически и морально…
— Боже, какая забота, я тронут, — бросил я с невежливым сарказмом, точным и уверенным движением легко забросив окурок в урну в двух метрах от скамейки. — Я буду выступать на суде, мистер Андерсон, как бы вы не пытались на меня надавить, — добавил я, заложив руки за голову, с удовольствием потянулся.
— Надавить? Ну что вы! — Андерсон загадочно улыбнулся. — Вы думаете, мистер Стэнли, наша пресса сделала из вас Ланцелота, который смог отрубить голову дракону? Что избиратели на руках вас занесут в кабинет губернатора штата Нью-Йорк?
— Я не собираюсь баллотироваться в губернаторы, — ответил я совершенно искренне. — Мне это не нужно. Я не амбициозен. Все, что я хочу, чтобы восторжествовала справедливость.
— Мистер Стэнли, не думаю, что вы хотите, чтобы ваше безмятежное существование омрачилось воспроизведением неприятных фактов о вашей связи с гангстерами. Если это всплывёт на суде, вашей репутации будет нанесён серьёзный урон.
Слова, сказанные таким доброжелательным тоном, звучали угрожающе и совсем не походили на блеф. Андерсон не стал бы озвучивать слухи, прекрасно зная закон о клевете. Повисла пауза, пока я лихорадочно пытался из мешанины событий моей нынешней жизни в Нью-Йорке выудить информацию, когда и где мой репортёр пересекался с мафией.
— Мистер Андерсон, я не понимаю, что вы имеете в виду, — холодно бросил я, так и не найдя нужной информации в собственной голове.
— Ну как же вы забыли, мистер Стэнли, как вас вызывали на сенатскую комиссию по делам организованной преступности…
Чуть откинувшись назад, он облокотился на спинку скамейки, с ядовитым злорадством изучая меня.
— Вместе с вашим другом, мистером Антонелли, — продолжил Андерсон жёстко, с его лица исчез даже намёк
Лиз не успела рассказать о тёмном прошлом и настоящем моего друга детства, но я мог догадаться сам. Итальянец, владелец ночного клуба, которого таскали на сенатскую комиссию о расследовании дел мафии. Я лихорадочно соображал, что ответить. Меня осенило, я решил пойти ва-банк:
— Мистер Андерсон, это только слухи, которые муссируются консерваторами, — ответил я, спокойно выдержав его взгляд. — Никто никогда не выдвигал Антонелли обвинение в убийствах. Он никогда не привлекался к суду за это.
Это был серьёзный риск с моей стороны. Я не мог об этом знать. Но если Антонелли ловили бы на убийствах, то давно бы познакомили со «Стариной Разрядом» — электрическим стулом в Синг Синг.
И, кажется, не прогадал. Андерсон на миг потерял самообладание, светлые глаза с отблеском льда зло сузились, волевой рот, обрамленный глубокими морщинами, превратился в тонкую прямую линию.
— И все же, мистер Стэнли, советую обдумать эту ситуацию, — добавил он, вставая. — Стоит ли вам выходить на новый процесс.
Как только его безупречно прямая спина исчезла в проёме двери больничного корпуса, на крыльце показалась Лиз со стаканом клубничного йогурта. Она почти подлетела ко мне, так сосредоточенно оглядывая, словно искала смертельные ранения после окончания битвы с драконом. Она никогда не задавала лишних вопросов. Идеальная американская жена. Но я не мог не поделиться с ней.
— Адвокат Кронберг приходил. Пытался уговорить не выступать на процессе, — забирая из её чуть дрогнувших рук стакан. — Вкусно, спасибо. Когда меня отсюда выпустят, не знаешь? Устал тут сидеть, как больной, — подмигнув, поинтересовался я.
Она присела рядом, прогладила ладонями на коленях широкую, длинную юбку.
— Он запугивал тебя?
— Немного. Напомнил о моем друге детства, — объяснил я, откидываясь расслабленно на спинку скамейки. — Франко Антонелли.
— О Франко? — переспросила она, прикусив губу. Машинально расправила завернувшийся внутрь воротничок моей больничной рубашки. Задумчивый вид моей невесты свидетельствовал о том, что она поняла мой намёк.
— Он странный человек. Добрый, отзывчивый, но может быть невероятно жестоким, вспыльчивым.
— Ты считаешь, что мне стоит порвать с ним? — спросил я напрямую.
— Возможно. Это и так бросало на тебя тень. Но ты не сможешь… Я знаю, это не в твоём характере.
Какой характер у репортёра, в чьём теле существовало моё сознание, я понятия не имел. И лишь маленькими фрагментами выуживал информацию из слов, намёков и полунамёков людей, которые общались со мной. Я ловил себя на мысли, что почему-то люди, окружающие меня, ни разу не сказали: «чёрт возьми, да ты совсем на себя не похож! Что за хуиту ты несёшь?!». Как это наверняка сказали бы русские. Словно не замечали перемен в характере, привычках, вкусах. Может быть, это было связано с определённой терпимостью американцев, которые не любят лезть в чужие дела.