Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— Дети рассказали.
— Не могли они тебе этого рассказать, — он зевнул ещё шире, достав из штанов пачку, затянулся отвратительно воняющими папиросами.
— Это ещё почему? Они мне все рассказывают. Доверяют.
— Да, это точно. Дети тебя любят. Мож ты педофил какой?
— Тимоша, за такие слова я ведь могу и в е…ло оформить, — без угрозы, но сухо предупредил я.
— Можешь, можешь. Сергей Александрович. Мы это видели, — он коротко гоготнул. — Здорово ты этому отморозку Сапрыкину в рожу заехал. Мы думали, что он тебя прирежет, — он почесал себе ширинку. — Где научился так?
Эти ублюдки видели, как я разнимал Сапрыкина
— В армии. Так почему дети мне не могли рассказать-то?
— Да потому что, Сергей Александрович. Они помнят только то, что им надоть помнить. А то, чего им не дадено помнить, они не помнят, — объяснил он с явным удовольствием, словно маленькому ребёнку. — А тебе, вишь, не доверяют до конца, раз не знаешь, — он ощерился в широкой ухмылке, демонстрируя крупные, неровные зубы. Мож тебе наша Нора Борисовна после бурной ночки рассказала про детишек-то убиенных? А?
— Я ж сказал тебе, что не спал с ней, — раздражённо отрезал я. — Что ты привязался?
— Не спал, не спал. Так, вздремнул. Чего боишься сказать-то? Думаешь, её муженёк тебе яйца отрежет? Это он может, конечно, — с садистским наслаждением добавил он. — Но мы тебя все равно не спалим, — он с хрустом потянулся. — А то, жаль у тебя такой «инструмент» пропадает.
Мой изумлённый взгляд вызвал в нём буйный гогот, от которого, кажется, заходили ходуном стены унылого помещения.
— А ты не знаешь и этого, олух царя небесного! — воскликнул он с такой издёвкой, что захотелось врезать ему от души. — У нас камеры-то везде стоят таперича. И в сортире, и в ванной. Понял? У нас тут мож сказать «Дом-2» круглые сутки. И ящик включать не надоть. И мы все записываем. И как ты себе яйца чешешь тоже.
То, что они наблюдали меня в голом виде, меня не зацепило. Но, если видели, как повесилась подружка Кати, то почему же не спасли? Или просто поленились? Может быть, просто дрыхли, как обычно. Уроды. Мне осточертел этот бесполезный разговор, который охранник вёл лишь, потому, что ему было дико скучно и одиноко в этом здоровенном гулком зале.
— Тимофей, где может быть Ваня Кашин сейчас? — я решил прервать глупейшую беседу, на которую потратил столько времени. — За ним усыновители приехали, а я найти его не могу.
Охранник бросил на меня кислый взгляд из-под полуприкрытых век, протянув руку, щёлкнул рычажком, переключив один из экранов.
— В мансарде он, в башне. Он там все время сидит. Неужто до сих пор не знаешь? — скривившись, ответил он, явно недовольный тем, что не смог меня расколоть, сумел я воспользоваться одиночеством симпатичной бабёнки, которая для него, сермяжного мужика, была явно недостижимым идеалом, или нет.
На спортивной площадке играли в футбол ребята. Один из них, бросив игру, подлетел ко мне с воплем:
— Сергей Александрович! Сыграйте с нами! А то, мы продуваем!
— Не могу, Миша. Занят сейчас. Освобожусь, и мы обязательно отыграемся.
На лице парня отразилось сильное разочарование. Я ловил себя на мысли, что дети действительно быстро привязались ко мне. Возможно, в этом нет моих заслуг. Это лишь следствие того печального обстоятельства, что в подобных учреждениях, школах, детсадах или приютах слишком мало мужчин. Кроме меня, охранников, сторожей и древнего старика, инструктора по трудовому воспитанию, все остальные работники были
Покинув «зал управления» я направился быстрым шагом к мансарде, которая находилась в квадратной башне с флагштоком. Именно там повесилась Лиля, подружка Кати. Хотя я видел на видеомониторе, что Ваня, который сейчас находился там, жив и здоров, все равно не мог унять беспокойство, заполнившее душу промозглым туманом. Почему это место оставили открытым для детей, я не мог понять. Я обошёл по периметру здание и оказался у заднего входа в особняк. Вверх вели деревянные ступеньки, которые заканчивались узким лазом. Открыв люк, я вылез, в нос ударил запах пыли и старого рассохшегося дерева. Машинально взглянув вверх, где сходились стропила, которые поддерживали потолок из грязно-жёлтого кирпича. И словно неприятный ледяной ветер пронизал меня, заставив поёжиться, когда я представил, как здесь висел, покачиваясь, труп девочки в ночной рубашке.
Ваня, худенький мальчик с вихрами цвета тёмной меди, круглой мордашкой, особенно густо усыпанной веснушками около курносого носика, стоял у окна, прижимая к себе пушистого белого кролика, игрушку для кукольного театра, которую можно надевать на руку, как перчатку. Он никогда не расставался с ней, воспринимал, как единственного друга, с которым мог общаться на равных. Нет, Ваня не был аутистом, вполне обычный ребёнок, лишь немного замкнутый и застенчивый.
Он резко обернулся, когда я поставил ногу на издавший жалобный скрип пол из плохо пригнанных между собой досок с облезшей кое-где краской. Подошёл ближе, присев на корточки перед ним, чтобы наши глаза встретились.
— Ваня, за тобой приехали, — тихо, но внятно проговорил я. — Твои новые родители. Они тебя ждут.
— Я не хочу ехать, Сергей Алексаныч, — очень медленно, растягивая каждое слово, ответил он.
— Почему? Ты же хотел, чтобы у тебя появились родители, дом.
— Не хочу… к ним.
Мне показалось, в его голосе послышались слезы. Я понимал, малышу грустно покидать место, где он провёл большую часть своей жизни, но, казалось, проблема состоит вовсе не в этом. Я попытался его обнять, успокоить, он вдруг прижался ко мне и прошептал:
— Я боюсь, они меня на органы… разберут.
Эта фраза в устах десятилетнего ребёнка звучала так дико, что я отстранил его, взглянул прямо в его не по-детски серьёзные глаза, чтобы оценить, насколько реально он осознавал то, что говорил.
— Ванечка, ну что ты за глупости говоришь?! Ты будешь писать мне, а я прослежу, чтобы тебе было хорошо. Обещаю.
— А если я перестану писать? — сдавленно, почти одними губами, пробормотал он.
Только я открыл рот, чтобы ответить и осёкся. Действительно, что я смогу сделать, если с мальчиком что-то случиться? Брошусь в комиссию по международному усыновлению, чтобы проверить? Поеду в Англию, чтобы узнать, как обращаются с русским ребёнком? Передёрнулся от мысли, представив адвоката Астахова, который занимался усыновлением иностранцами наших детей. Этот лощёный сноб мне никогда не нравился, с тех пор, как он вёл юридическую передачу на телевидении.