Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
Перед Альбиной уже стояло три огромных в полный рост зеркала, около которых суетились девочки: костюмеры и гримёры, скорее для проформы, чтобы подчеркнуть важность персоны, чем для дела. На кой ляд Альбине понадобилось четвёртое, я осознать не мог.
— Серёга, пошли, помогу распаковать, — кто-то сильно подёргал меня за рукав.
Рядом неожиданно оказался мой приятель Сашка, широкоплечий парень с круглым, добродушным лицом, носом-картошкой, и растрёпанными тёмными волосами. На его лице ясно читалось, что он подошёл, а, скорее всего, подскочил, вовсе не для того, чтобы помочь мне с зеркалом, а потому что понял, я готов вспылить и это может закончиться плачевно.
Мы вместе прошли к фургону, он помог вытащить, запакованное в деревянные доски и проложенное пенопластом, зеркало.
— Ты это… Серёга, — протянул он, бросая на меня быстрый изучающий взгляд. — Ты не серди кобру нашу, иначе всем не поздоровится. Делай то, что она велит и все делов.
— Я не пойму, Сашка, почему Романовский это терпит? — орудуя с остервенением гвоздодёром, проворчал я.
— Ну как ты не поймёшь! Она же дочка самого Садовского! Особняки с видом на деньги, яхты, скважины, трубы. Это ещё хорошо, что она не страшна, как крокодил. Могло быть паршивей.
Оторвав все доски, и очистив от пенопласта, я поставил зеркало перед собой, разглядывая собственную физиономию. Я сильно похудел, пока метался между детдомом и съёмками. Щеки ввалились, глаза лихорадочно блестели в глубине иссиня-чёрных впадин. Даже, если бы я сейчас сбрил усы и мерзкую бородёнку, которые мне приходилось подкрашивать, Милана, возможно, не узнала бы меня.
— Чего любуешься? — поинтересовался с иронией Сашка — Думаешь, сможешь ли ей вдуть?
— Кому? — протянул я. — Королевской кобре? В гробу я её видел, в белых тапках.
Он пожал плечами, и мы потащили зеркало на двор. Альбина царственным жестом указала, где установить и мы начали монтировать. Рядом с Альбиной уже стоял Романовский, благообразный немолодой мужчина, одетый в джинсы, чёрную футболку и светло-бежевый жилет. Квадратное лицо в обрамлении редеющих седых волос и аккуратно подстриженной бородки, выражало скуку. Узкие глаза прятались за стёклами солнцезащитных очков в тонкой металлической оправе. Он наблюдал за мельтешением вокруг его супруги с полным равнодушием.
— Борюсик, у меня здесь морщинка на платье. Я не буду в этом работать, — протянула она капризно. — Эй ты, кукла чёртова, — ткнула она острым носком туфли в одну из девочек-костюмеров, которая стояла на коленях рядом, проверяя, хорошо ли подшит подол платья. — Не дёргай так.
Несчастная девочка вжала голову в плечи и скукожилась в позе эмбриона. «Борюсик» не пошевелился, на его лице не дрогнул ни один мускул. Он уже явно привык к этим светопреставлениям и не считал нужным реагировать на них.
— Ой, дорогой, у меня тут прыщик, — приблизив физиономию к зеркальной поверхности, заныла Альбина.
— Ничего страшного. Мы средний план будем снимать, — отозвался со стоическим хладнокровием Романовский. — Видно не будет.
— Я вообще не в форме, — она с удовольствием продолжала картинно ныть. — Эй ты, подправь мне здесь. Блестит, — приказным тоном надменной купчихи сообщила она девочке-гримёру, которая большой кисточкой стала покорно наносить пудру на вздёрнутом носике Альбины.
— Фу, — скривилась премьерша. — Ты что, вообще не знаешь, что такое мыло и одеколон? — протянула она.
Её взгляд с таким омерзением заскользил по мне, будто я был свиньёй, только, что вылезшей из вонючей навозной жижи. Сашка успел предупредить мой выпад, схватил так жёстко за плечо, что я чуть не вскрикнул от боли. Но в ту же секунду меня перестала волновать характеристика, выданная мне супружницей зятя Садовского. Я заметил, как из другого трейлера вышла Милана. Безусловно одетая в гораздо более скромное платье, чем Альбина, но выглядевшая потрясающе сексуально. Обтягивающий лиф с ажурной драпировкой бледно-жёлтого платья подчёркивал безупречную линию груди и плеч. Иссиня-чёрные волосы, расчёсанные на прямой пробор, струились локонами по щекам, обрамляя нежный овал лица, делая хрупкой и беззащитной. Но меня тут же с головой накрыла удушающая пелена ревности. Рядом с Миланой вышагивал улыбающийся Серебрянников, одетый в роскошный костюм жениха: приталенный чёрный фрак с высоким воротником с острыми концами, которые упирались в загорелые щеки, зауженные брюки с непомерно широкими лампасами. На шее красовался шёлковый платок, скреплённый огромной сверкающей брошью.
— Пошли, Серёга, перекурим, — голос Сашки вывел меня из ступора.
Хотя я не сильно опасался, что Милана узнает меня, лишний раз попадаться ей на глаза, не хотелось.
Мы вернулись к фургону, я вытащил пачку и дал сигарету Сашке.
Всеми силами я пытался заглушить в себе любопытство и не смотреть на двор, где находилась Милана и Серебрянников, но не мог удержаться, чтобы украдкой не бросить взгляд. Я поймал себя на мысли, что сравниваю Милану с Лиз. И между их силуэтами вклинивались тонкие щиколотки Норы, её глаза с удивительной игрой света, литые холмики грудей с торчащими крупными сосками.
— Милана. Имя красивое и сама тоже, — наверняка заметив мой тоскливый взгляд, вдруг протянул Сашка задумчиво. — Хоть и старовата. Чувствуется порода, не то, что в этой лохудре. Милане я точно вдул. Да не даст, — он вздохнул.
— Ну да, она только Костику даёт, — не удержался я от живо интересующей меня темы.
— Костику? Ты имеешь в виду Серебрянникова? — с некоторым удивлением спросил Сашка. — Не думаю. Почему ты так решил?
— Слухами земля полнится, — я решил благоразумно уйти от ответа.
— Терпеть не могу, когда начинают языком болтать, — пробурчал недовольно Сашок. — Я со свечкой не стоял.
Меня удивило, с какой горячностью он встал на защиту чести моей жены. Вряд ли представлял Милану в ореоле чистоты и невинности, не ребёнок все-таки.
— Ну, ты даёшь. Милана что девочка неразумная, что ли? — я решил, что называется, подлить масла в огонь. — Бросила старика мужа. Верхоланцева. Даром, что знаменитый режиссёр. И выскочила за молодого пацана, на десять лет моложе. А теперь новый роман закрутила.