Олений заповедник

Мейлер Норман

– Если моя любовь зависит от твоей прически, можешь проверить это сейчас же, – говорил он и думал: возможно, она права.

– Да, надо проверить, – следом за ним повторяла она.

С той ночи, когда Айтел вернулся от Бобби, он знал, что попытка освободиться от Илены была преждевременна. А потому с не покидавшей его печалью, хотя и сам не знал, печалился ли он об Илене или о себе, он повторял ей снова и снова: «Я знаю, что ничего не могу тебе предложить», словно считал, что достаточно частым повторением сумеет выманить у демона, который, мнилось ему, судит его, еле слышно произнесенное прощение. «А ты попытайся, – мог бы сказать ему демон, – ты ведь не безнадежно непорядочный человек». Но твердя Илене, что он ничего не может ей предложить, Айтел все больше склонялся к другой идее. В те долгие бессонные ночи он начинал думать, что справедливо было бы жениться на ней: кто-то ведь должен на ней жениться. Иначе ему так и слышались голоса ее будущих любовников: «Муншин не захотел, и Айтел не захотел, так почему я должен жениться?» Единственным ответом им могла быть женитьба, и Айтел принимался думать, как он сделает Илене предложение и как потом устроит развод. Он не станет скрывать от Илены: они поженятся, чтобы развестись. Тогда, наверное, она сможет кого-нибудь найти. Лучше быть бывшей миссис Айтел, разведенной женой бывшего режиссера, чем мисс Эспосито. Таким образом, он женится в четвертый раз – во сколько ему все это обошлось? – а она… она будет считать, что нашелся мужчина, который так ее любит, что готов дать ей свое имя. Вот идиотизм. Но для Илены это имело бы значение. Если она сумеет правильно разыграть карты… только Илена никогда этого не сумеет, она вообще не умеет играть в карты. Разозлившись на нее, он принимался смотреть в потолок и думать, сумеет ли когда-либо заставить Илену видеть все так, как он это видит. Так шли дни, и Айтел работал над сценарием, не находя удовлетворения в том, что работа идет гладко.

Однажды днем, когда он сидел за письменным столом, раздался звонок от Лулу. Съемки отложены на неделю, и она решила на вечер приехать в Дезер-д'Ор. Попраздновать: Доротея устраивает в ее честь прием.

– Чарлз, ты должен непременно на нем быть, – сказала Лулу по телефону. – Кажется, я вернулась только для того, чтобы поговорить с тобой.

Айтел сказал:

– Я слышал, ты порвала с Серджиусом.

– Да, это произошло несколько сгоряча, но теперь, мне кажется, рана уже затянулась.

– Уверен, что у тебя затянулась, – сказал Айтел.

– Вонючка.

– Ты говоришь: Доротея устраивает прием?

– Чарли, все в порядке. Доротея действительно хочет, чтобы ты пришел. Ничего больше я сказать не могу, но поверь: на то есть причины.

Прием был как прием, как многие другие. Айтел не удивился, увидев, что «Опохмелку» разукрасили к вечеру и что пятьдесят человек уже толкутся в кабинете и еще пятьдесят прибудут. Когда Айтел с Иленой вошли, Лулу как раз находилась в холле и повела их прямиком к Доротее, восседавшей на высоком табурете, откуда она приветствовала гостей.

– Какого черта, – сказала Доротея, – всякий раз, как я вижу беднягу Чарли Айтела где-нибудь на вечеринке, нас с ним знакомят.

– Стоит вам обоим узнать получше друг друга, – сказала Лулу, игнорируя Илену, – и вы затеете роман.

– А у нас и былроман, – сказала Доротея и хрипло хихикнула. Затем, прищурясь, посмотрела на Илену и добавила: – Желаю приятного времяпрепровождения, лапочка.

Чарли с Иленой побродили по кабинету и поговорили с мужем Доротеи. Мартин Пелли был в восторге от Илены и несколько раз отводил Айтела в сторонку, чтобы сказать ему, какая у него роскошная девчонка.

– Отличная малышка, – сказал Пелли. – Илена, – обратился он к ней, – ты чудо, ты прелесть.

Илена покраснела и, явно нервничая, окинула взглядом толпившихся в кабинете Доротеи людей.

– По-моему, славная вечеринка, – заметила она.

– Знаете, – продолжал Пелли, – не могу понять, глядя на вас. Никто не может понять. Когда, черт подери, вы собираетесь пожениться?

Лицо Илены оставалось бесстрастным. Пелли хлопнул Айтела по спине.

– Такая славная спокойная девочка. Тебе надо жениться на ней.

– Она за меня не пойдет, – сказал Айтел.

– Пойду поищу что-нибудь выпить, – сказала Илена и отошла от них.

– Отличный получился вечер, – произнес Пелли и, пригнувшись к Айтелу, прошептал с упорством пьяного: – Тебе следует жениться на Илене.

– Да, – согласился Айтел. Пелли раздражал его. Он был как все женатые мужчины.

В этот вечер они играли в «Призрак», играли в шарады, группа мужчин окружала игральные автоматы в холле между кабинетом и гостиной и непрерывно питала их четвертаками, опуская в отверстие с табличкой: «Пенсионный фонд Доротеи О'Фэй». Айтел потерял из виду Илену. Он с удовольствием присоединился к тем, кто играл в шарады, и быстро стал лучшим в своей команде. По прошествии часа или двух – он потерял счет времени – ему это надоело, он внезапно понял, что пьян. На другом конце комнаты он увидел Илену, стоявшую неприкаянно возле группы гостей, но ему не пришло в голову прийти ей на выручку. Потом он заметил, что с ней разговаривает Мэрион Фэй, но это его не взволновало. Ничем этот разговор не кончится.

В комнату вместе с Доротеей вошел человек, которого Айтел сразу узнал, и поздоровался. Как только Айтел услышал этот голос, его обуял страх. Это был конгрессмен Ричард Сел-вин Крейн из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, и он снился ему. Айтел часто видел в кошмаре моложавое краснощекое лицо Крейна под седой шевелюрой, слышал мягкий голос конгрессмена.

– Так и быть: дам вам двоим познакомиться, – сказала Доротея и оставила их наедине.

– Какой сегодня прием, – заметил Крейн, – правда, Доротея всегда устраивает хорошие приемы.

В те дни, когда Доротея имела свою колонку в прессе, там раз в неделю непременно упоминался Крейн: это замечательный конгрессмен, сообщала Доротея читателям и добавляла, что из всех своих друзей больше всего ценит его.

– Я не знаком с приемами Доротеи, – сказал Айтел. Он тщательно подбирал слова, заботясь о том, чтобы не выдать своих чувств.

– Вы полюбили бы ее, если бы лучше ее знали, – сказал Крейн тоном, каким говорят о близкой приятельнице. – Дотти… в общем, Дотти – это старая гвардия. Театральных людей, вроде вас, всегда тянет к таким девицам. – Хохот, раздавшийся среди игроков в шараду, заставил Крейна забавно сморщиться. – Мистер Айтел, – сказал он, – я хотел бы поговорить с вами. Мы не могли бы пройти наверх?

Айтел тупо смотрел на него. Не зная, что ответить – а столько было противоположных возможностей для ответа, – он лишь кивнул и с сильно бьющимся сердцем пошел за Крейном по коридору. Они зашли в комнату горничной. На столике стояла бутылка виски и рядом с пепельницей лежала нераспечатанная пачка сигарет.

Конгрессмен сел на кровать и жестом указал Айтелу на единственное в комнате кресло. Снизу до них доносился частично приглушенный, горячечный и всепоглощающий шум приема.

– Я давно хотел поговорить с вами, – сказал Крейн.

– Это я вижу, – откликнулся Айтел, бросив взгляд на стоявшее на столике виски.

Крейн сидел очень прямо и задумчиво смотрел на него.

– Мистер Айтел, – сказал он, – я знаю, что не нравлюсь вам но самое любопытное, что в тот день, когда я вас допрашивал, у меня возникло чувство, что при других обстоятельствах мы могли бы быть друзьями.

– Разумно ли с вашей стороны быть замеченным рядом со мной? – прервал Крейна Айтел. Сердце у него перестало колотиться, но он считал, что честь требует не выдавать своих чувств выражением лица.