Ольга Ермолаева
Шрифт:
Афоня внезапно оборвала речь.
— Вон мать-казначея из церкви идет. Смотри. Давай спрячемся вот сюда...
Они забежали за куст можжевельника. Сквозь листву был виден монастырский двор. В репсовой рясе и клобуке важно шла высокая, толстая монахиня.
— Про матушку-казначею говорят, что она одиннадцать пудов весит...— прошептала Афоня, весело блеснув глазами.— Ей-богу, право... Не веришь? Верно говорю. Да, говорят, что у нее капиталу восемьдесят тысяч в мертвой банке лежит, а в городе будто дочь учится в гимназии, в очках ходит и одевается
По двору прошел к реке седой священник. Его желтая засаленная ряса вздернулась на животе, широкополая соломенная шляпа была нахлобучена до глаз. Священник нес на плече длинное удилище. Афоня с улыбкой показала взглядом на попа.
— Отец Ксенофонт удить пошел. Про него сестры рассказывали, будто он за обедней по три бутылки причастия выпивает, матушка-казначея уж ругается:— много дару, говорит, божьего выходит.
— Я ведь к тете Степаниде пришла,— сказала Оля.
— Ее нету.
— А где она?
— В лесу, на постати.
— А мне сказали — на кирпичном.
— Врут, на постать сегодня уехала. Я видела. А смешная твоя Степанида. Никого не боится.
Внезапно, как из земли, выросла перед девочками высокая сухая монахиня с огромным носом. Она пронзительно взглянула на них и сердито сказала:
— Вы что это тут делаете, красавицы?.. Афанасья, тебя давно ищет мать Васса... Чья это? — спросила она.
— Это Оля... моя подружка...
— Никаких у тебя не должно быть подруг. Марш!
Афоня торопливо скользнула в сторону.
— А ты отправляйся домой, нечего тебе делать.
Оля, как побитая, пошла домой.
На обратном пути она встретила тетку Пелагею.
— Ты куда ходила? — спросила ее Пелагея, оглядывая с ног до головы.
— В монастырь.
На полном лице тетки скользнула усмешечка.
— Нарядная стала ходить. Ишь ты! Кто тебе это платье-то сшил?
— Дядя Сидор купил.
— Какой он тебе дядя?.. Ты не вздумай его еще тятей звать.
— А как? — спросила Оля.
— Никак.
— А ты, тетя, почему к нам не ходишь?
— А чего мне у вас делать, чего я у вас забыла? Так и матери своей передай, что больше нога моя не переступит порог ваш. С бесстыжими людьми я не знаюсь.
И Пелагея отошла от нее.
В праздничные дни Оля стала ходить в монастырскую церковь. Ей особенно нравилось слушать пение хора. Она знала, что в этом хоре пела Афоня и завидовала ей. Особенно, когда увидела подругу проходящей мимо нее в красивом черном куколе. Оле тоже хотелось стоять у иконостаса и петь. Она всегда старалась пробраться вперед, чтобы все видеть. Вот поп — отец Ксенофонт. Про него она знала, что он выпивает по две бутылки причастия, но в церкви он не такой, он в золотой ризе, смиренный, голос у него дрожащий, трогательный. Дьякон ревет, как бык, и страшно в это время косит свой рот. Вокруг нее стоят люди, торжественно настороженные, говорят шопотом, будто боятся кого-то разбудить... Все это было для нее ново и вызывало в ней непонятный страх и восторг.
Провожая дочь к обедне, Лукерья каждый раз подавала ей медный трешник или пятак и говорила:
— Купи свечку и поставь перед иконой Николая-чудотворца.
— Обязательно Николаю-чудотворцу? — с лукавой усмешкой спрашивал Сидор.
— Я его всех больше почитаю.
— Ну... А ты знаешь, что он буйный был.
Лукерья испуганно косилась на Сидора, а он все с той же плутоватой усмешкой продолжал:
— Дрался он здорово, бил всех и ругался не хуже нас.
После этого Оля, устанавливая свечку на закапанный воском подсвечник, со страхом глядела на икону Николая-чудотворца. Седой старик в каком-то странном голубом уборе, похожем на корчагу, строго смотрел на нее. И ей думалось, что вот он раскроет рот и выругается.
Раз, пробиваясь сквозь плотную массу молящихся, чтобы купить свечку, Оля нечаянно обронила деньги. Она опустилась на пол и стала искать медный пятак. Внизу было темно и тесно. Кто-то наступил ей на платье начищенным, похожим на бутылку, сапогом. Она потянула тихонько. Сапог переступил и освободил подол платья. Кто-то толкнул ее коленкой. Она проползла дальше и очутилась возле древней старухи. Та стояла на коленях, медленно крестилась и шептала впалыми губами:
— Боже, милостив буди мне грешной.
Старуха хотела сделать земной поклон, но нечаянно ткнулась в спину девочки и сердито зашептала:
— Чего тебе тут надо, чего ты тут ползаешь?
Оля продолжала искать пятак. Старуха схватила девочку за плечо и толкнула прочь от себя.
— Убирайся отсюда, ящерка. Стадо неуемное, везде вас черти носят.
Оля, обиженная, поднялась и вышла из церкви. Она так и не нашла свой пятак.
Увидев Афоню после обедни, Оля рассказала ей про деньги. Та посоветовала:
— А ты скажи дома, что свечку-то поставила, мол, и все. Кто-то догадается.
В другой раз Олю остановила мать Васса. Она осмотрела девочку с ног до головы.
— Ты чья, красавица?
Оля сказала.
— Афанасью пришла навестить?.. Нравится у нас в монастыре, хорошо?
Оля не знала, что отвечать ей. Она стояла и исподлобья испуганно смотрела на монахиню. А та, улыбаясь какой-то непонятной Оле улыбкой, ласково продолжала, положив ей тяжелую руку на плечо:
— Иди в келью, посмотри, как живет твоя подружка.
В келье матери Вассы Оле бросилась в глаза большая раскрашенная картина, висевшая над кроватью.
На картине была изображена молодая голубоглазая девушка, сидящая верхом на страшном драконе с лошадиной головой и с большими когтистыми лапами. Пасть дракона была раскрыта, в ней были видны острые, как гвозди, зубы и красный стреловидный язык. Из пасти и огромных ноздрей исходил огонь и густой дым, а его круглое уродливое тело с толстым хвостом, загнутым в кольцо, было покрыто рыбьей чешуей. На лице девушки был неописуемый испуг, волосы растрепаны, из обнаженной груди выползали две змеи с раскрытыми ртами. Два тщедушных чорта, разевая огненные рты, тащили ее в какую-то пропасть.