Ольга Ермолаева

Бондин Алексей Петрович

— Ну? Мы ждем... Вот Стафей Ермилыч ждет...

— Да, я жду, мое золотко... Ну, скажи прямо, моя милая.

Ольга молчала... Ей понравился Николай. У нее напрашивалось желание сказать «да», но смущение и какая-то боязнь за будущее сковывали ее язык.

— Ну, золотко мое. Успокой меня, старика. Осчастливь, моя радость. У меня все надежды, все помыслы тянут к тебе... Колька у меня хороший парень, не балованный. Одно у него баловство — книжки... Если только ты... скажешь, что «да»... Так я гору сворочу. Волос с тебя не упадет. Я... я всех тогда счастливее на свете буду.

Ольга вдруг сорвалась с места и убежала

в сени. Лукерья беспокойно поднялась с места и вышла за ней.

Дочь стояла в углу и, зажав лицо руками, беззвучно плакала.

— О чем ты? Обиделась, что ли? — спросила мать.

— Нет,— чуть слышно ответила дочь.

— Ну, так о чем?.. Что же ты надрываешь сердце материно?

Ольга взяла руку матери и прижала ее к своей щеке.

— Ну... ну, успокойся, моя родная. Ну, ну скажи, тебе нравится Коля?

— Я... Я люблю Стафея Ермилыча.

— А Николай Стафеич?

— Не знаю... Он... он хороший...

— Ну и слава тебе, господи... Ну, не плачь... Я пойду и скажу, что ты согласна... Ладно?

Ольга тихонько тряхнула головой.

ГЛАВА IX

 Свадьбу справляли через месяц. Все это время Ольга ходила как в тяжелом полусне. Ермолаевский домик ожил. Часто в нем слышались девичьи голоса: к Ольге приходили девушки на посиделки; они кроили, шили. Принесли две ручных швейных машины, к мягкому полязгиванию машинок присоединялся хор девичьих голосов.

Я спала-то, горька, да высыпалася, Я-а ждала-а-то, горька-а, да дожидалася! Я-а от батюшки по-о-буженьица, Я-а от ма-атушки восклица-ания... Я-а от братца-то клю-учевой воды, Я-а от сестрицы — поло-отене-ечко...

Ольга, тихая, сидела у стола, шила. Со дня ее просватанья грудь не переставало теснить. Она слышала, как в песне тоскливо звучит отклик ее сиротской жизни.

Вспомнилась Афоня. Где-то она сейчас?.. Было жаль ее, отторгнутую злой случайностью. Хотелось, чтобы она была сейчас здесь. А в ответ ее тяжелым думам лилась песня:

Я-а сама-а встала-пробудилася. Го-орькими слезками я-а умы-ывалася — Тру-убчатой косо-ой я утерлася — Тру-убчатой ко-сой с алой ле-ентою.

К вечеру приходил жених. Он приносил Ольге подарки: коробку конфет или кусок туалетного мыла, но подавал их тайком и неожиданно. Ольга его целовала, но не чувствовала того жара, сладкого трепета, как когда-то, целуя Гришу Гальцова. И всегда, как только она прикасалась к губам Николая, ей рисовался образ Гальцова, будто он стоит в стороне и укоризненно смотрит на все. Она чувствовала себя в чем-то виноватой.

Жених был деловит, серьезен и словно озабочен. Иной раз Ольге казалось, что он чем-то недоволен. Она подходила к нему, он брал ее руку, по лицу его скользила приветливая улыбка. Часто он уединялся с Лукерьей в маленькой кухоньке. Они там тихо о чем-то беседовали. Когда к ним заходила Ольга, мать, улыбаясь, говорила:

— Ой да ты не мешала бы нам.

— А о чем вы тут говорите?..

— О житье-бытье о нашем.

Как только жених уходил, Лукерья с восторгом говорила:

— За все наши страданья с тобой, Ольга, бог послал нам человека этого... Как родной, кровный сыночек.

Навещал нередко и Стафей Ермилыч. Он повеселел. В груди будто стал шире, и серебристая борода его богаче лежала на груди, прикрывая яркокрасную рубаху с вышитым кармашком, где лежали часы, с тонкой серебряной цепочкой, одетой на шею.

Вечерами маленькую комнату оглашала гармошка. Толпой вваливались парни. Устраивали вечеринку, плясали, пели, играли. Ольга все время сидела рядом с женихом. Сидели больше молча, будто не о чем было разговаривать. Николай сидел прямо, чопорно. Но Ольга не обращала теперь на это внимания: она привыкла думать, что жениху и невесте не полагается хохотать, дурить так, как дурят парни и девушки.

Особенно изощрялся в шутках и забавных выдумках Яша Кулагин. Он был исправным посетителем вечерок. Ольга не могла без улыбки вспомнить, как он впервые пригласил ее на кадриль на вечеринке у Гальцова.

Девушки пели парням песни, приглашали их в круг, целовали, а потом каждый парень шел к невесте, целовал её и совал в руку двугривенный, пятиалтынный, а иной щеголь и рублевку. Для Яши Кулагина девушки пели одну особую песню:

Из зеленого садочка Соловейко вылетал, Сизы перья выронял. Мы кого же будем звать, Мы кого же приглашать, Во зеленый сад гулять, Сизы перья собирать?

Яша выходил в круг и щеголевато прихорашивался. А девушки улыбались и пели:

Вы пожалуйте, и Яков, Вы пожалуйте, Семеныч, Во зелёный сад гулять, Сизы перья собирать.

Яша важно подкручивал свои черные усы, поблескивая глазами, и присоединялся к хору девушек:

Право, девицы, нельзя, Право, красные, недосуг, Мне серьезно, время нет.

Он разводил безнадежно руками:

Мне на бал одеваться Время валес танцовать. Уж мы валес потанцуем, Мы всех девиц поцелуем, А второе протанцуем, Всех красавиц расцелуем.

Все смеялись, смотря на Яшу. К нему выходила девушка. Он осматривал ее со всех сторон, скептически улыбался, пожимал плечами и, вытерев губы рукавом рубашки, целовал. Потом шел важно к невесте.

Но и тут Яша не обходился без какого-нибудь «фортеля». Раз он поцеловал Ольгу и сунул ей в руку горсть медных пятаков. Пятаки со звоном посыпались из ее рук и покатились в разные стороны по полу. Все забегали, со смехом, с криками начали поднимать их. Ольга от души смеялась.