Олигарх с Большой Медведицы
Шрифт:
– «Черное золото», холдинг, помнишь? Все газеты писали. Он был его главой.
Тут Дунька совсем обессилела. «Черное золото»?! Глава «Черного золота»?!
– Постой, – растерянно выговорила она, – «Черное золото»… Он же сидит. Белоключевского тогда посадили, я точно помню!
И она взглянула на Иллариона. В голове у того, под красной вязаной шапочкой, всегда располагались самые точные сведения. Не хочешь искать в Интернете, спроси Иллариона, таков был девиз редакции.
Тот без слов понял вопрос.
– Сидел, – одними губами сказал Илларион. –
– Он сидел, – повторила в трубке Лиза. – Его освободили год назад или около того.
– И ты с ним?..
– И я с ним.
– Ты с ним… что?
– Я с ним все, Дунька, – твердо сказала Лиза. – И вчера в нас стреляли. Перед гаражом. В калитке дырки остались. Надо доски менять, чтобы отец не увидел. Увидит, в обморок упадет.
– Лиза, при чем тут отец?! Кто стрелял?! Ты милицию вызывала?!
– Нет, но дело не в этом.
– Ты должна немедленно уехать оттуда! Это не твое дело, это дело милиции. Хочешь, я за тобой приеду, и мы…
– Дунька, мы с Димой сейчас поедем ко мне на работу. Мне нужно поговорить с Максом, он что-нибудь посоветует. Я тебе позвоню. Ты не волнуйся.
– Да как же мне не волноваться, когда… Да еще этот! Откуда он свалился на нашу голову?! Это его дача, что ли?! Или он купил ее у старых хозяев? Там же были какие-то старики, когда мы маленькие были!
– Это дача его дедушки и бабушки, – пояснила Лиза. – Он и не приезжал никогда, а сейчас он бомж и там живет. Он так сам говорит.
– Лиза, беги от него сейчас же! Ты что?! Не понимаешь, что с ним может быть опасно?! Мало того, что он бывший олигарх, он еще и бывший зэк!
Наверное, не следовало говорить всего этого при Илларионе, который даже переминаться с ноги на ногу перестал – от любопытства и изумления, – но Дуньке было не до политеса.
– Мы потом поговорим, ладно, Дунь? Я сейчас не могу.
И в трубке все смолкло.
– Это кто, твоя сестра? Вы про Белоключевского говорили? – спросил Илларион специальным равнодушным голосом. – Он был заметной фигурой, а потом сожрали его и даже костей не выплюнули. Он теперь никто, ноль – минус три. Вот как бывает, да? А начальник новый…
Но ему не везло сегодня. Телефон на столе у ошеломленной новостями Дуньки опять залился тревожным светом, и она опять за него схватилась.
– Да!
– Евдокия?
Дунька чуть не застонала. Звонила свекровь. Однако стонать Дунька не стала – свекровь все равно не поняла бы и уж точно ни в коем случае не одобрила этого!
– Здравствуйте, Фиона Ксаверьевна. Как вы поживаете?
– Благодарю, все в порядке. Как здоровье твоих родителей?
– Благодарю, все в порядке, – отозвалась вредная Дунька, и ей представилась свекровь – в английском твиде, нога на ногу, на пальце бриллиант, не иначе «граф Орлов». Впрочем, этот самый «Орлов», кажется, находится в Грановитой палате и является национальным достоянием, а посему не может украшать палец свекрови.
Или может?.. В их семейке все возможно.
– Ты дома?
– Нет, Фиона Ксаверьевна. Об эту пору я всегда на работе.
Свекровь помолчала.
– А мой сын? Я не могу ему дозвониться уже вторые сутки.
– А сын как раз дома, – охотно объяснила Дунька. – Должно быть, отдыхает от трудов, Фиона Ксаверьевна. Приехал утром. Был бледен.
Зачем она про бледность?! Так, от вредности, должно быть.
Свекровь помолчала. Дунька тоже помолчала. Должно быть, помощница наливает чай. Чай не обычный, а специальный, который привозят из Китая. Какие-то цветы, похожие на засохшие мелкие яблочки. Зальешь такое яблочко водой, и в кипятке оно распускается, становится медузой со щупальцами неопределенного коричневого цвета. Вкус дрянной парфюмерии и распаренного веничка. Дунька ненавидела и чай, и медуз, и вообще всю процедуру чаепития.
Помощницу свекрови звали Вера Федоровна – хорошо хоть фамилия не Комиссаржевская, а могла бы быть таковой, потому что актерствовала сия помощница превосходно. Она всегда точно знала, что именно следует представлять в данный момент, чтобы свекровь осталась довольной. Должно быть, сейчас у Веры Федоровны сухие губки сложены в выцветший бантик, и птичья лапка, держащая чайник, сильно сжата, так что побелели костяшки. Таким образом выражается высшая стадия неодобрения. Вера Федоровна Дуньку как-то сразу не полюбила – может быть, потому, что на ее, Дунькином, месте должна была оказаться Александра, дочка Веры Федоровны. Александра, которую в семье Дунькиного мужа звали исключительно Александрии, на манер великосветских барышень девятнадцатого века, была нежна, слаба и решительно не приспособлена к жизни. Неприспособленность считалась особым шиком, высшим проявлением аристократизма, хотя Дунька никогда этого не понимала. Свекровь-то как раз была отлично приспособлена, несмотря на всю свою тонкость!..
Фиона Ксаверьевна «держала» художественную галерею на Чистых Прудах – небольшие московские пейзажики, дворики, старые липы, «грачи прилетели». Немного модерна, почти французского, совсем чуть-чуть абстракций, чтобы заманить и тех, и других. Галерея была маленькая, скорее салон, но очень популярная. Быть приглашенной «на четверг к Лопухиным» считалось очень почетным и правильным.
Дунька «на четвергах» никогда не была – отказалась в первый же раз, когда ее пригласил Вадим, тогда еще нежный воздыхатель, а не муж.
– Ни за что, – сказала она и засмеялась прямо в его восхищенные глаза. Он каждую минуту ею восхищался. Почему-то тогда это нисколько ее не настораживало, хотя должно было насторожить, все же не мальчик! – Я буду вести себя неприлично, я всегда неприлично себя веду по четвергам, и по средам тоже, и твоя мать ни за что не разрешит нам пожениться!
Тогда это было страшно важно – пожениться. Задача номер один.
Теперь задача номер один – как-нибудь развестись без потерь.
В трубке тихо и приятно звякнуло, должно быть, свекровь глотнула из чашки. Все правильно Дунька поняла.