Олимп
Шрифт:
– Скажи, как эта штука работает, – еле слышно проговорила богиня.
– В этой штуке, – тихо промолвила собеседница, – заключена вся хитрость обольщения. И жар любви, и лихорадка страсти, и жадные вскрики, и шепоты пылких признаний, и тонкие льстивые речи, не раз уловлявшие в сеть даже самых разумных.
– Все в одном пояске? – удивилась Гера. – Ну и как же он действует?
– Его волшебство заставит любого мужчину помешаться от вожделения, – прошелестел голос Киприды.
– Да, да, но как это получается? – Бессмертная уже
– Откуда мне знать? – небрежно рассмеялась Афродита. – Я получила пояс в придачу, когда он… ну, он … творил из нас богов. Может, здесь замешаны феромоны широкого спектра действия. Может, наноактиваторы гормонов. Или поток микроволновой энергии, направленной непосредственно к мозговым центрам секса и наслаждения. Какая разница? Главное – результат… Хотя, конечно, у меня полно других маленьких хитростей. В общем, примерь его и убедишься сама, о супруга Громовержца.
Белорукая бессмертная расплылась в улыбке и затянула узорчатую ленту под высокими грудями, так что ее почти не стало видно.
– Как мне его включить?
– Хочешь сказать, как его включит твоя любезная мать? – продолжала скалить зубы Киприда.
– Ну да, разумеется.
– Когда настанет время, коснись груди, будто собралась активировать пусковую схему квантовой телепортации, только не воображай место назначения, а потрогай микросхему и думай о чем-нибудь чувственном.
– И все? Так просто?
– Этого хватит, – кивнула Афродита. – О, в этом поясе заключен целый мир.
– Благодарю тебя, богиня любви, – проронила Гера.
Лазерные лучи, устремленные вверх, будто копья, пронзали силовое поле над их головами. Вылетевший из Дырки космический корабль или шершень моравеков набирал высоту.
– Что бы ни лежало у тебя на сердце, – произнесла Киприда, – я надеюсь, ты не вернешься в чертоги Олимпа, не исполнив задуманного.
Гера лишь улыбнулась. Потом подняла руку к своей груди, стараясь не задеть укрытый под нею пояс, и телепортировалась по квантовому следу Зевса, оставленному в складках пространственно-временного континуума.
7
На восходе Гектор велел залить погребальный костер вином. Вернейшие друзья убитого разгребли угли, с бесконечной осторожностью отыскивая кости Приамова сына среди пепла и обожженных останков собак, лошадей и бога. Это было не сложно: Парис лежал на середине сруба; все прочие, набросанные кучей, горели далеко по краям.
Орошая землю слезами, боевые товарищи собрали драгоценные кости в золотую урну, которую обернули двойным слоем тука, как требовал обычай для героев и благородных мужей. Скорбная процессия прошествовала с погребальным фиалом по улицам и площадям Илиона (крестьяне и воины с равной почтительностью молча уступали дорогу) и доставили прах на расчищенную от мусора площадку, где прежде находилось южное крыло дворца Приама, разрушенного восемь месяцев назад бомбами олимпийцев. В сердце изрезанного кратерами пространства высился временный курган, возведенный из каменных глыб – обломков здания, в котором уже покоилась царица Гекуба,
– Здесь, брат мой, мы полагаем на время твой прах, – произнес Гектор перед лицом людей, последовавших за ним, – и пусть земля укроет его, доколе мы не обнимемся в сумрачном Доме Смерти. Когда эта война окончится, оставшиеся в живых возведут над тобой, над нашей матерью и всеми павшими в бою – думаю, и надо мною тоже, – достойный надгробный холм не хуже великих обиталищ Аида. Ну а сейчас – прощай, брат.
Благородный Приамид и его люди вышли наружу. Сотни дожидавшихся воинов засыпали каменный курган рыхлой землей, нагромоздив сверху солидную кучу камней и обломков.
После чего Гектор, не спавший вот уже две долгие ночи, устремился на поиски Ахиллеса, горя желанием возобновить сражение с бессмертными. Сегодня он как никогда жаждал их золотой божественной крови.
Очнувшись на рассвете, Кассандра увидела, что почти раздета (платье было жутко разодрано и помято), лежит на чужой кровати и вдобавок привязана шелковыми веревками за кисти и лодыжки. «Что за притча?» – удивилась провидица. Неужели она вновь нагрузилась до чертиков и позволила затащить себя «на чашечку кофе» какому-нибудь смазливому солдатику-извращенцу?
Тут ей припомнилось вчерашнее погребение, а потом и обморок. Андромаха и Елена сердито требовали… «Вот дерьмо, – нахмурилась дочь Приама. – Мой длинный язык опять навлек неприятности на мою…» Она осмотрелась. Внушительные каменные плиты, запах подземной сырости, ни единого окна. Вполне похоже на чей-нибудь пыточный подвал. Пленница принялась извиваться, немилосердно дергая за гладкие бечевки, но те оказались ужасно прочными, да и узлы вязала опытная рука.
«Вот дерьмо», – повторила про себя Кассандра.
В комнату вошла Андромаха и застыла, глядя на узницу сверху вниз. Оружия при вошедшей не было, но пророчица легко представляла себе острый кинжал в ее рукаве. Женщины долго молчали. Наконец ясновидящая не выдержала:
– Пожалуйста, отпусти меня, подружка.
– Лучше я тебе глотку перережу, подружка, – произнесла супруга Гектора.
– Тогда режь, сука, – отозвалась дочь Приама. – Нечего попусту трепаться.
Пленница почти не боялась. Даже в калейдоскопе изменчивых призраков предвидения последних восьми месяцев, с тех пор как умерло прежнее будущее, Андромаха никогда не поднимала на нее руки.
– Кассандра, как у тебя повернулся язык заговорить про моего младенца? Тебе не хуже других известно: восемь месяцев назад Афродита и Афина Паллада явились в детскую комнатку, зарезали моего малыша вместе с кормилицей и заявили, что боги Олимпа, рассерженные неудачной попыткой Гектора сжечь корабли аргивян, выбрали в жертву не годовалую телку, а нашего Астианакса, которого мы с отцом нежно звали Скамандрием.
– Чушь собачья, – откликнулась узница. – Развяжи меня.
Голова у нее раскалывалась. Так всегда бывало после особенно ярких видений.