Олимп
Шрифт:
– Плевать я хотел на магию моравеков! – рявкнул герой, взирая на маленького европейца сверху вниз. – Убирайся, Хокенберри, и забери с собой это мелкое железное отродье, пока я не раскроил вас обоих от мошонки до подбородка. Почему-то… Не знаю почему, но я нутром чую… Это вы навлекли на нас последние бедствия. Ты и проклятые моравеки.
– Пенелопа просила вспомнить вашу супружескую кровать, сэр, – принялся импровизировать сын Дуэйна, уповая на то, что правильно помнит перевод Фицджеральда.
Обычно Хокенберри предпочитал
– Кровать? – насупился многоумный, выступая из толпы военачальников. – Что ты несешь?
– Она сказала, будто бы описание вашего ложа поможет тебе поверить, что весточка действительно от нее.
Ахеец вытащил клинок и опустил отточенное лезвие на плечо схолиасту.
– Если это шутка, то не смешная. Давай рассказывай. За каждую ошибку буду отрубать по одному члену.
Хокенберри с трудом подавил желание убежать или обмочиться на месте.
– По ее собственным словам, рама обложена золотом, серебром и слоновой костью, обтянута бычьими ремнями, окрашенными в яркий пурпур, на которых лежат мягкие руна и пышные покрывала.
– Пфе! – скривился Лаэртид. – У каждого знатного человека такая постель. Проваливай, пока цел.
Между тем Диомед и Большой Аякс осмелились приблизиться к Ахиллесу, по-прежнему не встающему с колен рядом с павшей царицей амазонок, дабы поторопить его с уходом. Вулкан ревел так сильно, что людям приходилось орать друг другу в уши.
– Одиссей! – воскликнул Хокенберри. – Это важно! Пойдем со мной, и ты услышишь весть от прекрасной Пенелопы.
Коренастый бородач оглянулся, не опуская меча, и зловеще сверкнул очами.
– Скажи, куда я переставил кровать, когда привел жену в супружескую спальню, и я, так и быть, оставлю тебе обе руки.
– Ее нельзя переставить. – Ученый возвысил голос, превозмогая сумасшедшее биение сердца. – Пенелопа сказала, у ложа есть особый признак. Дескать, когда ты строил дворец, то не стал корчевать огромную, прямую, словно колонна, оливу, которая пышно росла в ограде, а окружил дерево каменной стеною и принялся возводить вашу спальню. Потом ты срубил вершину, вытесал брус на оставшемся пне, остругал его медью точно, по шнуру проверяя все, и сделал подножье кровати. Вот что велела передать твоя жена, дабы ты поверил нашим словам.
Целую минуту Одиссей молча смотрел на чужака. Потом вложил меч в ножны и произнес:
– Выкладывай, сын Дуэйна. Да побыстрее. – Он покосился на провисшее небо и грохочущий Олимп.
Внезапно три десятка шершней и военно-транспортных кораблей рассерженным роем пролетели через Дыру, спасая моравеков и их боевую технику. На марсианскую почву посыпались звуковые удары, вынудив бегущих людей пригнуться в страхе и закрыть руками головы.
– Отойдем-ка к небесной машине, сын Лаэрта. Эта новость не для чужих ушей.
Мужчины пошагали сквозь суетливый, кричащий поток отступающих – туда, где черный шершень пристроился в ожидании, выбросив насекомоподобные шасси.
– Ну же, не тяни! – Крепкая длань героя до боли сжала плечо собеседника.
Тем временем европеец связался с Мепом Эхуу по личному лучу.
– У вас есть тазер?
– Да, сэр.
– Отключите Одиссея и погрузите его в машину. Поручаю вам управление. Мы сейчас же улетаем на Фобос.
Роквек небрежно коснулся плеча Лаэртида. Сверкнула искра, и бородач повалился прямо в шипастые, зазубренные руки солдата. Меп Эхуу оттащил потерявшего сознание мужчину на борт, запрыгнул следом и включил сопла.
Манмут огляделся – похоже, ахейцы не заметили, как у них на глазах среди бела дня похищают знаменитого героя, – и вскочил в открытую дверь.
– Давай сюда, Хокенберри. Еще секунда-другая, и Дырка захлопнется. Любой, кто застрянет на этой стороне, останется на Марсе навечно. – Он кивнул на вулкан. – Правда, если эта штука рванет, здешняя вечность займет считанные минуты.
– Я не с вами, – произнес мужчина.
– Не глупи, Хокенберри! – прокричал маленький моравек. – Смотри, все ахейское начальство – Диомед, Идоменей, Тевкр, Аяксы – мчится к Бране как угорелое.
– Только не Ахиллес, – ответил ученый, приложив руки ко рту для громкости.
С неба огненным градом сыпались искры, барабаня по крыше летательного аппарата.
– Ахиллес потерял рассудок, – проорал Манмут. А про себя прикинул: – Может, и этого шарахнуть тазером для верности?
Словно прочитав его мысли, Орфу вышел на связь по личному лучу. Европеец забыл, что по-прежнему передает изображение и звук в режиме реального времени как на Фобос, так и на «Королеву Мэб».
– Не надо его отключать, – предупредил гигантский краб. – Мы у профессора в долгу. Пусть сам решает.
– Да пока он будет раздумывать, десять раз умрет!
– Хокенберри уже знаком со смертью, – напомнил иониец. – Может, он по ней соскучился.
Манмут попытался еще раз:
– Ну давай, дружище, запрыгивай! Ты нам очень нужен, Томас.
Схолиаст удивленно заморгал, услышав свое имя. Потом покачал головой.
– Разве ты не хочешь опять увидеть свою Землю? – закричал моравек.
Почву сводили судороги марсотрясения, и шершень трепетал на черных шипастых лапах. Вокруг явно сжавшейся Брано-Дырки клубились тучи пепла и серы. Неожиданно Манмут понял: задержи он друга еще хоть на одну минуту – и тому не останется иного выбора, кроме как полететь с ними.