Олимпия Клевская
Шрифт:
— Ба! Он, столь благочестивый епископ?..
— Говорю же вам, все это омерзительно!
— А впредь будет еще и весьма прискорбно, принцесса, и с нашей стороны было бы неосмотрительно в том сомневаться. Так, вероятно, все ропщут — и в верхах и в низах?
— Всюду.
— Разделились на фрежюсистов и бурбонистов?
— К бою готовы! Пушки заряжены, запалы наготове.
— Стало быть, вопрос в том, чтобы каким-нибудь способом прибрать к рукам короля?
— Верно.
— И оба, господин
— Вы попали в самую точку.
— И что же, господин герцог пытается укрепить положение королевы?
— Здесь он не преуспеет.
— Вы полагаете?
Принцесса наклонилась к самому уху Ришелье.
— Неделю тому назад, — шепнула она, — король пожаловался, что королева отказала ему в исполнении долга.
— О! Бедный король! — засмеялся герцог. — И господин де Фрежюс об этом знает?
— Несомненно.
— В таком случае он, будучи похитрее господина де Бурбона, уж, верно, подумывает о том, как бы возвести на наш небосклон новую звезду?
— И вы еще утверждали о своей недостаточной осведомленности? Боже милостивый! Вы и впрямь стали истинным дипломатом!
— Решительно, дорогая принцесса, я никогда не ошибался насчет господина де Бурбона, думая о нем Всегда одно и то же.
— И что же вы думали?
— Что он дурак.
— Почему?
— Потому что королева натура живая.
— О! Король очень благонравен, герцог.
— Опять вы за свое, принцесса. О, не разочаровывайте меня так.
— В ком и в чем?
— В вас и в могуществе красоты.
— Что же мне сделать для этого, герцог?
— Принцесса, господин де Бурбон ищет, господин де Флёри ищет, а вот я, вернувшись из Вены, ничего не искал, просто нашел.
— Что нашли?
— Способ.
— И это…
— Это вы. Нужно, чтобы король полюбил вас, мое бесценное высочество, и чтобы вы с вашим умом давали советы королю.
— О герцог!
— А что, у вас есть возражения? Уж не стыдливость ли?
— Вот еще! Фи!
— Ну же, разве соблазн управлять Францией вас хоть самую малость не привлекает? Разве вам претит возможность составить счастье ваших старинных друзей?
— Вовсе нет, но…
— Разве среди дам, окружающих его величество, вы не более всех способны внушить королю чувство, которое подчинит его своей нежной власти? В конце концов попробуйте, принцесса. Что вас удерживает?
— Да ну, признайтесь откровенно, вы смеетесь надо мной?
— Я? О, черт!
— Вам не написали, когда вы были там?..
— О чем?
— И не рассказали уже здесь, после вашего приезда?
— Оком?
— Обо мне.
— Нет, — пробормотал герцог с видом крайнего простодушия.
— Что ж! Герцог, меня посетила та же идея, что и вас.
— В самом деле? И почему вы от нее отказались?
— Я
— Как? Вы привели ее в исполнение?
— Насколько это от меня зависело, да, герцог.
— И…
— … и была отвергнута.
— Отвергнуты, вы? Немыслимо!
— Тем не менее это так, и хоть мне больно признаваться в этом, мой милый герцог, я это вам говорю, так как предпочитаю, чтобы вы все узнали от меня, чем от кого-нибудь другого. К тому же возможно, что мой провал зависел от одного обстоятельства.
— Не вынуждайте меня угадывать это обстоятельство, принцесса; я отказываюсь это делать.
— Я вам скажу.
— Говорите.
— Я была влюблена в короля.
— Вы, принцесса? — вскричал Ришелье. — О, какая ошибка!
— Э, Бог май, да, и это, герцог, меня совершенно обезоружило.
— Понимаю: вы забились в уголок, вздыхали и ждали, когда же он взглянет на вас, а он… а он не взглянул.
— Я, герцог, пошла дальше: сочинила довольно миленький стишок. Написала его на листе бумаги своим красивым почерком, который известен королю почти так же хорошо, как вам, и украдкой всунула этот листок в карман его камзола.
— Признание?
— Черт возьми, да! Если уж довелось родиться принцессой крови, нужно, чтобы от этого был хоть какой-нибудь прок.
— Верно: можно первой приглашать на танец. О, какая жалость, что вы забывчивы, принцесса!
— Это почему же?
— Потому что в противном случае вы прочли бы мне свои стихи: мы бы посмотрели, могут ли они соперничать с моими… то бишь со стихами Раффе.
— Нахал!
— А ваши кто сочинил, принцесса?
— Я сама.
— Тогда вы должны были их запомнить.
— Полагаю, что запомнила; вот если бы они послужили для дела, я бы не преминула их забыть.
— Я слушаю, принцесса.
— Вот они:
Вы нравом нелюдим,
Но взор прельщает светом…
— Э-э! — протянул герцог. — Сам Аруэ не сказал бы лучше.
— Так не мешайте мне продолжать.
— Я меньше всего на свете хотел бы остановить вас на столь прекрасном пути.
И принцесса продолжала:
Бесчувственным таким Быть можно ль в ваши лета?
— И он остался таким перед лицом подобной поэзии?
— Да вы дослушайте, герцог, там, в конце, как говорится, самая изюминка. ,
— Посмотрим, какова изюминка.
Если любовь вас наставить готова…
— О-о! Вот уж что соблазнительно!
— Что ж! Он себя соблазнить не дал.
Сдайтесь, и ей не перечьте ни словом, Пусть венценосец склонится пред ней: Царство ее вашей власти древней.
— Ах, моя принцесса, это же поистине восхитительно. И король, обнаружив такие стихи в своем кармане, узнав ваш почерк, не пал к вашим ногам?