Ома Дзидай
Шрифт:
– Никогда не слышала.
– Так куда вам, шиноби, голову забивать? Да и давно это было. Мэйнан объединился. Ханы прекратили вражду. А даймё – ходить по головам друг друга. Однако в воздухе продолжало витать напряжение – вот-вот потушенный пожар разгорится опять. Народ привык убивать. Правительство желало выгодно отвлечь его и попутно обезопаситься от переворотов. Поход на Минолию посчитали наилучшим способом.
– Ты имеешь ввиду Большую Землю?
– Да. Под ней подразумевается Минолия70 –
– Не задумывалась над этим.
– Не удивлен. Сотни тысяч самураев. Знамена всех благородных домов. Впервые за долгое время наши люди вновь отплыли к чужим берегам. Среди них были и Урагами…
– Как было на войне?
– Как на войне. – Прозвучало исчерпывающе. – Поплыл я и два моих сына-военачальника. Китано – старший. И Рю – помладше.
Усталый вздох. Глаза даймё залили слезы, и он смахнул их. Не принято господину показывать слабость. Рот скривился в грустной улыбке, подаренной воспоминаниями.
– Это дети от первой жены?
– А как же! От Фумико.
– Ее ты тоже не любил?
– Отнюдь. Наш союз не был договорным в отличие от последнего. Это ли не счастье? Когда женился, выбирать за меня было уже некому. И сыновья получились достойные. Воспитаны, как предписано бусидо. Очень ими горжусь.
– Кому из них поставлен памятник?
– Ваяли с Китано, – пояснил хозяин замка. – Война длилась порядка двадцати лет. Чонгын и часть Южной Минолии лежали в развалинах. Мой первенец дрался отважно. Он преданно служил стране. Хоть и потерял веру в путь, который выбрали ее правители.
– Что пошло не так?
– Ничего непредвиденного. Судьба зло пошутила, и он погиб в последней битве. Минолийцы опять взяли числом. Его отряд окружили. Самураи Урагами растворились в рядах неприятеля. Такое не пережить. До заключения мирного договора оставалось пару дней. Вернулись в Фурано только мы с Рю. Фумико горевала сильнее всех: полтора года вынашивала ведь, а сколько души и сил вложила!..
Воспоминания доставляли боль. Отец опустил голову.
– Сожалею.
Новый порыв сочувствия. Теперь нас сблизила потеря близких. А ведь раньше Урагами Хидео вызывал у меня только ненависть…
– Не стоит, Мидори. Столько воды утекло. И жизнь не остановилась в истязаниях. Говорят ведь, время – лекарство для израненной души. К тому же, Китано умер с честью. Слабые утешения, конечно.
Отец с умилением оглядывал памятник, размеренно бормоча.
– Когда выдается случай, навещаю Китано. Здесь хорошо побыть одному.
– Где он похоронен? Разве не на родине?
– Увы, тело так и не нашли – оно было завалено мертвецами. Проще было сжечь. Так и поступили.
– Твой телохранитель – выходец с Большой Земли, верно?
– Сон Кю Ран? Правильнее выразиться, потомок. Самураи несли с собой погибель и разруху – в основном на Чонгынском полуострове. Большинство людей осталось на пепелище. И лишь четверть моего войска вернулась…
– Ты решил пополнить население за счет притока чужеземцев.
– Требовалось немало столетий, чтобы последствия войны сгладились. Но никто никогда не ждет. Новоявленный сёгун дал добро, и я увез десятки чонгынских семей в Бинсо.
– В рабство?
– Нет, что ты! – смутился правитель Фурано. – Просто дал им выбор – согласились.
– Занятное явление. Ведь идзинам нельзя ступать на нашу землю. Священная же.
– Так не всегда было. На этом настоял Коногава. Видишь ли, наш господин внес немало поправок в законы. Власть его опьянила.
– О чем это ты?
– Признаки везде и всюду. Главное – приглядеться. За две тысячи лет существования бакуфу все становится только хуже. Каждый сталкивается со своими трудностями. Крестьяне живут впроголодь. Неусыпный надзор за численностью населения. Выдуманные обвинения как повод срубить неугодным головы. Разорительные налоги. Слежка за даймё. И так далее…
– Хм, а как это отразилось на Урагами?
– Сёгун боится свержения, как дерево – огня. Каждый второй год я и другие даймё должны проводить в его ставке. На следующий – присылать кого-то из родственников. Помимо прочего.
– Как гостей?
– Заложников, – скрипнув зубами, поправил отец. – И так – без конца. В этом весь санкин котай71. Он опутал нас, как мух в паутине. Потому за столом ты не увидела Нагису. Бедняжка будет в Оме до следующей весны. Потом настанет мой черед.
– Ну, а в общих чертах?..
– Осталось около четырехсот даймё из пятисот. Поскольку доход в десять тысяч коку не каждый имеет. Также отпала нужда в большинстве самураев. Они стали ронинами и разбрелись кто куда. Разбойничают, или покончили с собой, раз больше нет возможности служить тем, кому присягнули. Дзунпей оградил Мэйнан от остального мира и любых вещей, с ним связанных. В особенности это касается вероисповедания. Жестокое восстание на Хорубане72 – тому пример…
– Чем все кончилось?
– Подавлено. Причем – не менее жестоко. Суть в том, что перемены капля за каплей наполняли яростью сердце Рю. Он слишком любил страну. Наблюдать за ее ороговением ему было больно. Я разделял его негодование, однако двадцати лет в пляске со смертью мне хватило. Хотелось покоя. Мой же сын был юн и пылок. За свою несдержанность ему и пришлось поплатиться.
– То есть?
Я давно потеряла счет времени. Позабылись первопричины беседы.
– Рю был дерзок и безрассуден. В открытую порицал бакуфу – и не в тех кругах, где это бы ему сошло с рук. Но до кровопролития не дошло. Иначе он единовременно подписал бы себе смертный приговор. Тогда мы с Дзунпеем еще могли сладить и сошлись на том, что сына просто вышлют. Без права вернуться даже костьми. Так я потерял и его, и доверие сёгуна к Урагами. Однако Рю винить мне не за что.