Ома Дзидай
Шрифт:
– Да, отец?
Смущает звать его так. Особенно теперь.
Когда я была маленькая, мы виделись редко. Он пропадал в разъездах. Я сидела с нянечками, его женой и другими домочадцами. А потом покинула замок.
Тогда о каких кровных узах шла речь?
– Ты правда рада быть здесь?
Он робко улыбнулся.
Отец подошел со спины и приобнял за плечи. В глазах витала обеспокоенность. Даймё медленно вел к чему-то важному, а озвучить не решался.
Его
– И да, и нет. – Мысли путались. Но молчать не стала. – Есть вещи, которые хочется сказать и спросить. Не знаю, с чего начать…
– Не торопись. Давай по порядку, – подбадривал хозяин замка. – Я весь внимание.
Он поглаживал предплечья. Ощущения приятными не назовешь – все равно, что по юкате50 ползали цикады. Тело закололи мурашки. Хоть руки убрал после.
– Стоит начать с горькой правды. – Голос задрожал.
Я отвела глаза прочь. Горло точно сдавила чья-то рука. Все дальнейшие слова срывались с губ отрывисто, нехотя.
– Похоже, я никогда не найду в себе сил простить тебя.
– О чем ты, дочь моя?
Он все понял. Просто вытягивал из меня правду понемножку.
Я повернулась к нему.
– Ты превратил мою жизнь в страшный сон наяву. Само рождение мое незаконно. Одна большая ошибка. Твоя сделка с совестью!
Любой отец одарил бы сварливую дочь размашистой пощечиной. Но не этот даймё. Урагами Хидео хранил самообладание даже тогда, когда остальные сорвутся.
– Кажется, я разучился выказывать привязанность к семье, чтоб было видно. Вот, в чем моя вина, – размеренно произнес он.
Повеяло холодом, выбив из шеи стон.
– Я не попрошу прощения: так раны не залечишь. Ненавидь меня, сколько угодно. Но для меня ты – желанный ребенок.
– Желанный?! – злобно прыснув, переспросила я и презрительно усмехнулась.
– Именно…
– Ну да, да ну! Я не знала ни детства, ни любви. Одна трепка от мачехи! Тебя никогда не было рядом. Никто… слышишь? Никто не считал меня Урагами!
– Пойми, невозможно пресечь преступления, совершаемые за спиной.
Это все, что сказал Урагами Хидео со склона лет. Печаль обратила его голос в скрежет, преисполненный гнева.
– Не строй из себя саму невинность! – сурово призвала я.
Мне очень хотелось сбросить ношу задушенных обид с души. Я будто держала на плечах небосвод. Так не могло продолжаться вечно.
– Ты и сам хорош! Отправил меня к шиноби…
– Мидори, таковы правила. Сёгун отдал приказ – народ послушался.
Правитель Фурано оправдывался жалко и скупо.
– А я другое слышала. Некоторые откупались рисом, и дети оставались дома. Достаточно тысячи коку51!
Мое заявление основывалось на словах не только злосчастных шиноби, но и сёгуна. После побоища в Куромори он подтвердил слухи.
– Ты многого не знаешь и не понимаешь. Да и что для тебя тысяча коку…
Уклоняясь от ответственности, отец подставлялся под новые нападки.
– Среди них я познала все вообразимые обличия боли и попутно причиняла ее другим. Я не решилась покончить с собой и вверила судьбу случаю. А смерть так и не пришла. Вместо этого я убила двадцать человек. Среди них были мои близкие!..
Если бы я низвела их до одного, отец бы уловил тайный посыл.
–… Но все для чего? Занять не нужную мне нишу. Жизнь не имеет смысла!
От злости я стиснула зубы.
– Прошу тебя, Мидори, не отчаивайся. Я рад тому, что ты жива. Порадуйся и ты!
Серые и грязные, как осенний лёд, глаза отца были полны печали. Даймё попытался меня успокоить. Тщетно.
– Не трогай меня! – Ладонь вырвалась из его пальцев.
– Я не мог иначе. Ты узнаешь правду однажды и поймешь меня.
Урагами Хидео не предполагал, что тайное станет явным уже сегодня. Я тоже.
Мне вспомнилась самая старая обида:
– И ведь мы никогда не виделись с матерью. Ты не говорил ни ее имени, ни кем она была. Я будто появилась из ниоткуда!
– Лучше, если это останется тайной. Навсегда! – предупреждал даймё. – Это может ранить тебя…
Хозяин замка помрачнел в лице и голосе. Был еле слышен скрип его зубов.
–… Но я поведаю тебе о ней, хотя правила претят подобному. Просто попроси.
– О, сейчас самое время! Нет, правда! – съязвила я. – Нельзя так поступать со своими детьми!
– Ее звали Кин. Она была одной из ойран52. – Урагами Хидео выдохнул.
Я была готова ко всему. Думала, что меня родила служанка, гейша53 или исполнительница кабуки54. Кто-то, на кого обычно падает взгляд господ. Но ойран!..
Почувствовалось отвращение к собственной крови. Я пожалела, что спросила.
– Женщина из юкаку55?..
– Именно, – кивнул даймё, одарив меня тяжелым взглядом. – Там мы и познакомились. Я был ее частым посетителем. А потом – единственным.
– Она продавала себя, – Голова сама клонилась к груди. Было так… понуро.
– Ее ремесло – доставлять удовольствие мужчинам, как твое – служить стране из тьмы. Но Кин не была обыкновенной юдзё56.
Вспоминая возлюбленную, он посмотрел вдаль и нежно улыбнулся.