Омар Хайям. Гений, поэт, ученый
Шрифт:
– Эта девушка рабыня? – спросил Тутуш. – Или она замужем?
Нищий понимающе прищурился:
– Ночью все кошки серы. Ночью вряд ли кто сможет не спутать кошку с куницей. Но нет, она не рабыня, хотя женщины ее дома и заставляют ее выполнять слишком много работы. И мужа у нее нет, в этом я уверен.
– Как ее имя?
– Ясми, так ее зовут. Содержатель бань «Во славу имама Хусейна» говорит, будто Абу'л Заид, торговец тканями из Мешхеда, предложил солидную сумму за нее ее отцу, этому олуху, слепому продавцу книг.
– Абу'л Заид? Торговец?
– Да,
Минуту Тутуш размышлял. Нищий тем временем уважительно ждал, когда ему оплатят его труды.
– По крайней мере, наш молодой Палаточник не отобьется от улицы Продавцов Книг. Иди и наблюдай, пока не получишь от меня послание.
– О, горе моей голове. Как же я узнаю посыльного, мой господин?
– Когда он пошевелит тебя… вот так, ногой, он скажет: «Где блуждает этот Палаточник?» До тех пор же не спи так много. У других тоже имеются глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать твой храп.
– Ай, а… твой слуга еще не…
Но Тутуш повернулся прочь, бросив полную горсть медяков в пыль у ног нищего. И нищий поторопился собрать их прежде, чем шустрые мальчишки сумели бы выхватить монетки прямо у него из-под носа. При этом губы его шевелились – он пересчитывал их.
– Всего лишь багдадский дирхем – гроши за такую работу. Эх, скупец, он и песка в пустыне пожалеет.
И все же, опасаясь гнева Тутуша еще больше с тех пор, как он узнал, кому служит этот толстый рыхлый человечек, рябой нищий поспешил занять свое место на камне у фонтана под платаном.
Со своего наблюдательного поста он обозревал, как кипела жизнь у ворот Академии. Длиннобородые старцы приходили и уходили в сопровождении слуг. Вдоль парка проезжали кавалькады всадников. Весь Нишапур пришел в движение, и люди строили предположения в связи с резким поворотом Колеса Судеб. Султан умер, и город погрузился в траур. Мулла в пятничной мечети помянул в своих молитвах имя нового султана Малик-шаха, молодого и миловидного, больше известного людям как Львенок. Малик-шах, чья борода едва покрывала его подбородок, едва оторвавшись от книг, которые он изучал под руководством наставников, и поля для игры в поло, стал отныне защитником веры, повелителем Востока и Запада, господином мира. И эмиры Земли Солнца поспешили засвидетельствовать ему свое почтение.
Но все происходящее нищий наблюдал вполглаза, поглощенный Омаром и Ясми. В дневные часы их редко было видно, но, когда наступали сумерки, они встречались у фонтана… Два тянувшихся друг к другу человека встречались в полумраке, равнодушные к торопливым шагам возле них.
Счастье для девушки, размышлял нищий, что она прятала лицо под покрывалом. Она была безликая и похожая на сотни других женщин, которые собирались с наступлением сумерек посплетничать и доставить себе маленький праздник, а заодно понаблюдать суматоху, вызванную переменой власти – появлением молодого султана.
А вот Омар… Нищий полагал, что этот высокий школяр потерял и зрение и слух. Только время от времени Омар
«Похоже, – думал нищий с завистью, – он совсем как пьяный, словно опрокидывает по целому бурдюку с вином в свою глотку каждый вечер. Ай… и это не стоит ему ни ломаного пиастра».
На следующий день носильщик подошел к нищему и, с силой ударив носком шлепанца о его ребра, пробурчал:
– Эй, отец вшей, где шляется этот твой безумный Палаточник?
– Йа, ты, отец пустоты… пузырь, болтающийся на ветру! – Нищий, со злостью поглядев на подошедшего, понял, что перед ним даже не слуга, а всего лишь «мальчик на побегушках». – Зачатый грязным мусорщиком и безносой женщиной! Подзаборник, взращенный…
Второй пинок поверг его в молчание, готовое разразиться новым потоком ругательств.
– Кто послал тебя? – проворчал он.
– Тот, кто способен подвесить твою тушу на воротах замка, дабы тебя исклевало воронье.
– Омар, прозываемый Палаточником, вон там внизу, в банях «Во славу Хусейна». Аллах свидетель, и я был бы там, если бы мне заплатили не один жалкий дирхем и я сам смог бы заплатить держателю бань…
Вместо награды, носильщик отшвырнул чашу нищего и с важным видом удалился, оставив рябого почти потерявшим дар речи от переполнявшего его гнева.
– Пусть собаки щенятся на твоей могиле, пусть стервятники раскидают твои кости, пусть горнила семи кругов ада опалят твою толстую кожу! – стонал он.
Омар последовал за носильщиком к первому внутреннему двору замка, где вооруженная свита с полдюжины знатных персон поджидала возле оседланных лошадей. Здесь они нашли Тутуша, который пребывал в состоянии лихорадочного нетерпения. Увидев Омара, он вскрикнул и, схватив его за рукав, поспешил мимо стражников и ближних слуг (все они, казалось, узнавали его широченный голубой тюрбан и развевающиеся бусы) в небольшую палату без мебели.
– Душа моя, – прошептал он, – время назначенной аудиенции уже прошло. И все же он не посылал пока еще за тобой. – С любопытством он поглядел на Омара: – Ведаешь ли ты, кто потребовал тебе явиться и удостоит своим общением? Низам ал-Мулк.
Сердце Омара заколотилось быстрее, и он почувствовал немного больше, чем обыкновенное удивление происходящим. Низам ал-Мулк – Устроитель Державы – таким титулом звали человека, который был Великим визирем султана Алп Арслана и который все еще держал в руках власть даже теперь, когда Малик-шах, сын убитого султана, вступил на трон. Более того, Низам ал-Мулк обладал фактически единоличной властью и вершил дела государства от имени султана.
Получивший блестящее образование, обладавший незаурядными способностями, этот перс постепенно, шаг за шагом, сосредоточил в своих руках управление всеми областями жизни, кроме армии. Зачем такому человеку было посылать за обыкновенным школяром Академии? Это оставалось загадкой.