Омар Хайям. Гений, поэт, ученый
Шрифт:
Пришел день, когда Омар спустился с осла на дороге к кладбищу и распрощался с человеком из Мешхеда. Он взобрался на холм к своей башне, словно не ожидая увидеть ее там. Но башня стояла на своем месте, а внутри стены он обнаружил заново возведенные там строения и двух слуг, присматривающих за недавно высаженным садом. За парапетом на самой вершине отливали бронзой приборы. На холме рядом с обсерваторией был возведен деревянный столб. Омар остановился посмотреть. На плотно утрамбованной глине у основания столба был прочерчен круг. Бородатый слуга подошел и почтительно остановился
– Счастливы вашему возвращению, о господин, – произнес он. – Мы упорно работали, чтобы привести все в порядок. Не хотите ли войти, господин?
Только его взгляд выдавал горячее изумление при виде этого изможденного, исхудалого, покрытого пылью юноши в ободранном плаще.
– Да, – ответил ему Омар.
Он прошел в свою комнату. Там все оставалось нетронутым. Дракон по-прежнему извивался на своей ширме, подушки лежали аккуратно сложенными в изголовье стеганого матраса.
– Скажи, – обратился он к слуге, – не приходила ли мне записка, нет… какой-нибудь знак?..
Мужчина закивал улыбаясь:
– Да, ходжа, о мой господин, каждый день приходила записка от господина Тутуша, он справлялся, не изволили ли вы, ваша честь, возвратиться. Вот и сейчас я послал мальчишку в Нишапур сказать, что пришло время вашего возвращения.
– И никаких других посыльных ко мне не являлось? Никаких писем не приходило?
Ясми не умела читать, и все же она могла бы послать несколько строк с помощью писца на базаре.
– Нет, – ответил слуга, – никаких других посыльных, никаких других писем.
Омар сел на диван у окна. Тем временем слуга принес в серебряном кувшине чистой воды вымыть ему ноги. В комнату вошел седобородый мужчина, который после витиеватых приветствий назвался Мей'муном ибн Нахибом аль-Васити, математиком Багдадской низамийи – исследовательской Академии, созданной в этом городе великодушным Низамом [18] . Мей'мун с удивлением посмотрел на молчавшего Омара и уже более короткими, сухими фразами объяснил ему, что он привез для обсерватории исправленное издание звездных таблиц Птолемея и по воле Низама большой бронзовый глобус звездного неба, которым пользовался еще сам Авиценна.
18
Медресе, основанные Низам ал-Мулком во многих городах, назывались низамийя. (Примеч. перев.)
– Хорошо, – отсутствующим голосом откликнулся Омар.
После ослепительно яркого света и жары запекавшейся от солнца пустыни здесь было тихо и покойно, вот только этот сухой голос раздражал его.
Ходжа Мей'мун фыркнул и удалился, чопорный, как аист, который неожиданно, сам того не ведая, наступил на черепаху. Но, когда уже стемнело и Омар мерил шагами верхнюю площадку башни, старик математик не смог побороть свое желание подняться наверх, где расположились его сокровища.
Нарочито не обращая внимания на молчаливого Омара, он зажег четыре масляные лампы, прикрепленные к постаменту глобуса. Затем он подогнал тени так, чтобы
Омар приостановился, не спуская глаз с отполированной бронзы. Подойдя ближе, он стал внимательно всматриваться в его поверхность. Целая сеть тончайших линий соединяла точки, изображавшие звезды. Линии были тщательно прорисованы, и только одно-два слова среди созвездий с неясными очертаниями портили эту ажурную паутину тончайшей работы. Многие руки работали над ее созданием – он мог видеть места, где свежие линии перечеркивали более старые насечки. Да, вот там последнее очертание кончика хвоста созвездия Дракона, отвернувшегося от Полярной Звезды…
Окинув взглядом горизонт справа налево, он положил руки на глобус и начал медленно поворачивать, пока рисунок на его поверхности не совпал с картиной звездного неба над его головой. Руками он нащупал колесо горизонта.
– Оно устанавливается вот таким образом, – пояснил сухой голос, – а закрепляется вот так.
– Да, – произнес Омар, – да.
Вот наконец он, Омар Хайям, стоит здесь с этим величественным творением мастеров, которое находится под его руками, и плоды научных наблюдений Авиценны перед его глазами, а подле него математик из Багдада, как бдительный и внимательный страж.
Но он не ощущал в себе восторга.
– Душа моя, – запричитал Тутуш на следующее утро, – ты похож на отшельника, вернувшегося из звериного царства. Как же мы искали тебя! И как теперь сумеешь ты загасить огонь гнева Низама водой объяснений?! Ну да что говорить… Главное сейчас, что ты уже здесь.
– Пока меня не было, не подавала ли известий о себе Ясми, – спросил его Омар, – какой-нибудь записки или знака?
– Ах, эта девушка. – Начальник шпионов добродушно подмигнул ему. – Ну конечно. Думаю, нет… точно нет, я ничего подобного не слышал.
– Но у ваших людей есть о ней сведения?
Тутуш сморщил губы и отрицательно покачал головой. Его агенты, объяснил он, рыскали как ищейки, смотрели как соколы, они не сумели ничего увидеть.
– В конце концов, – весело заметил он, – на рынке можно найти много других девушек. Персиянок, этаких бульбочек, китайских рабынь с самаркандского пути, хорошо обученных, ох, до чего умелых! Но Низам сердится. Мы должны выработать какой-то план, дабы представить на его рассмотрение.
Омар не отвечал. В голове у него не мелькало и тени какого-нибудь плана.
– Думай, о юный ходжа. Подумай над планом, который ты принес с собой из Дома Премудрости. Какие мысли заполняли тогда твой разум? Может, их можно довести до совершенства, дабы угодить нашему покровителю?
– Новый календарь.
– Что?
– Новое измерение времени, которое окажется более точным, и не надо будет терять целые часы.
Тутуш с опаской посмотрел на Омара. Слуги уже поведали ему, как странно ведет себя их новый господин.
– Ну-ка, – предложил он с улыбкой, – положи руку сострадания на боль моего невежества. У нас есть Луна, созданная Аллахом, дабы сообщать нам с каждым своим новым рождением о начале нового месяца.