Омела и меч
Шрифт:
– Да, – после паузы ответила она. – Я понимаю. У нас было бы точно так же. И где бы ни находился тот священный дуб посреди равнины, можешь быть уверен, что останки твоего предка все еще там – друиды их не тронули.
Он с удивлением взглянул на нее.
– Ты, Регана, похоже, довольно много знаешь о друидах. Я хочу сказать – ты говоришь с такой уверенностью… Луна неожиданно поднялась над деревьями и засияла над ними. Она окрасила серебром лицо Реганы, когда та повернулась и ответила не сдержанно как обычно, а взахлеб, смешивая кельтские и латинские слова.
– Я должна открыть тебе нечто: мы с Пендоком ведем тебя этой тропой не только потому, что я… я хочу помочь тебе. Тебе не повредят – я даю в этом слово. И я покажу тебе, как добраться до Глочестера, если ты действительно этого захочешь. Но сначала… – она остановилась и принялась теребить полы своего платья… – сначала ты должен встретиться с моим дедом.
– Твоим дедом? Но, Регана, я считал, что у тебя на всем свете нет никого из родных!
– Никого, кроме деда. Он сейчас в Великом Храме камней. В Стоунхендже.
– Почему? – ошеломленно спросил Квинт. – Ничего не понимаю…
– Потому что мой дед – Верховный друид Британии, – торжественно произнесла она. – Он должен быть в Стоунхендже, потому что в эти дни – праздник Луга.
– Юпитер Максимус… – прошептал Квинт, уставившись на нее. – Ты и вправду на редкость необыкновенная девушка. Как только я начинаю думать, что знаю тебя, как сразу открываю в тебе что-то новое и пугающее.
Регана внезапно улыбнулась, как будто открыв ему свою тайну, освободилась от какой-то тяжести, вскинула голову и взглянула на него – насколько он мог быть уверен в лунном свете – с лукавством.
– Я слышала, – с притворной скромностью заявила она, – что маленькие тайны придают женщине больше привлекательности.
Квинт, совершенно сбитый с толку и растерявшись с мыслями, не мог удержаться от смеха. Эта вспышка женского кокетства потрясла его не меньше, чем ее недавнее признание, и доставило удовольствие. Даже слишком, внезапно осознал он, вспомнив клятву Петиллию и Марсу. Сидеть вот так с девушкой, в лесном уединений, при лунном свете, было опасно. Он обнаружил, что бессознательно придвинулся к ней совсем близко, и с облегчением услышал за спиной треск шагов Пендока. С копья гончара свисали три рыбины, и сняв их, он торжественно положил добычу у ног рядом с Реганой.
Девушка сразу же вновь накинула на себя отчужденность как плащ, и принялась чистить и потрошить рыбу своим маленьким железным ножом, а затем жарить ее.
Они поели в полном молчании. Через некоторое время Квинт, швырнув через плечо рыбьи кости, сказал:
– Регана, почему ты настаиваешь, чтобы я встретился с Верховным друидом? Это задержит меня, и… – он не хотел показывать, будто сомневается в ее словах, что ему не причинят вреда, однако она могла переоценивать свое влияние на деда.
– Потому что он очень мудр и могуществен. И потому что… – она поколебалась, – мы не знаем пути до Глочестера. – Вновь последовала пауза размышления, после чего она медленно произнесла: – Конн Лир должен сказать тебе, как добраться.
– Кто! – воскликнул Квинт, – Конн Лир – так звали жреца, которого мы встретили на дороге в первый день в Британии. Значит, он твой дед? Но Светоний приказал схватить его, он послал одного из своих трибунов.
– Никто не может схватить Конна Лира, – сказала Регана, вытирая нож и убирая его в котомку. – Он маг. Он может видеть… и делать то, чего не может никто.
Квинт подумал о странной власти глаз Конна Лира, о своем оцепенении, которое позволило старику бежать – и ему понадобились усилия, чтобы сохранить мужество. Он пытался вспомнить, что Верховный друид говорил в тот день… что знамения и гадания предвещают несчастья римлянам, что он пришел тебя предупредить. Что ж, знамения были верны, дальше некуда – Квинт подумал о гибели Девятого легиона, о бойне в Колчестере и Лондоне. Пока он разговаривал с Региной, важность его миссии в Глочестер была заслонена другими мыслями, но сейчас она вновь обрушилась на него с жестокой непреложностью. Сознание его заметалось в поисках возможности оторваться от Пендока и Реганы и как-нибудь добраться до Глочестера самому. Но он знал, что это было бы глупо. Он доверился Регане и предоставил ей вести его. И обязан продолжать. Но когда они завернулись в плащи и улеглись под деревом, сон Квинта был беспокоен.
Они оставили лагерь, когда лучи рассвета были призрачны. Жуткие тени колыхались под огромными нависающими зарослями, а выбравшись на поляну, они услышали протяжный волчий вой. Лохматый пони Квинта фыркнул и задрожал, прядая ушами. Квинт успокоил его, как успокоил бы Ферокса, по которому сильно скучал. Пендок сделал знак, отвращающий зло, а Регана сказала:
– Волк воет от радости, что его не принесут в жертву, как бывало в старые времена.
– Жертвоприношение волков? – спросил Квинт, радуясь возможности поговорить, поскольку вчерашнее неуютное чувство его не оставляло.
Регана кивнула.
– Прежде многих зверей жгли в плетеных клетках… и не только зверей, но и людей тоже, как… как… – Она умолкла и закрыла глаза.
Квинт понял, что она думает о Боадичее и ужасных ритуалах Андрасты.
Затем Регана продолжала со своим обычным хладнокровием:
– Мой дед верует не так, как Боадицея, хотя и отдал меня под ее опеку, потому что она очень образованна и приходится двоюродной сестрой моему отцу. Вера иценов не истинна, так же как у бродячих друидов, которых губернатор Светоний убивал на далеком острове Энглси. Конн Лир милосерден.
– Рад это слышать, – произнес Квинт так легко, как мог, и собрался расспрашивать ее дальше, но Пендок неожиданно махнул рукой, призывая к молчанию.
Все трое замерли, прислушиваясь. Впереди невнятно раздавались гортанные голоса. Глаза Пендока сузились. Жестом он указал, что если они осторожно отъедут вправо, то проскользнут незамеченными. Квинт развернул пони, но, к несчастью, маленький конек учуял кобылу в приближавшемся отряде и приветственно заржал.
Внезапно голоса стихли.
– Прикрой лицо, – шепнула Регана Квинту, и тот поддернул плащ.