Омут памяти
Шрифт:
Эти события привели к определенному зигзагу и в моей жизни, Однажды раздался звонок Егора Гайдара, который сказал, что мне должен позвонить Ельцин. Я спросил, в чем дело. "Он сам скажет", — ответил Гайдар. И верно. В тот же вечер по домашнему телефону позвонил Борис Николаевич и предложил поработать председателем телерадиокомпании "Останкино" и одновременно председателем службы телерадиовещания в правительстве России на правах министра: "Будете работать, сколько захотите: год-два-три-четыре…" Это произошло 23 декабря 1993 года, после того как демократы на выборах в Думу потерпели поражение. Я попросил Ельцина дать мне время подумать, а затем зашел к нему и после продолжительного разговора согласился.
Началась,
Через два-три месяца хотел подать в отставку, меня угнетала эта грязная карусель, но было как-то неудобно. Хотя уже понял, что у меня всего два пути: либо смириться и плыть по течению либо ломать сложившуюся систему. Я впервые живьем увидел коррупцию, причем в ее предельно обнаженном виде.
Добиться каких-то кардинальных изменений стоило бы огромных трудов, а соратников для такой работы не оказалось. Стоило мне затронуть какую-нибудь передачу, передвинуть на другое время или вообще снять, как тут же начинались звонки от доброхотов высокого ранга, от номенклатурных родственников, от знакомых других знакомых."
В общем-то я понимал, что необходима была не только другая сетка передач, но в первую голову другое содержание, нацеленное на реформы. Но не тут-то было! Буревестников не нашлось. Деньги затмили все.
Кроме того, я сделал грубые кадровые ошибки. Мне надо было создать новую команду управления и сменить руководителей студий и редакций, а я опять со своей гнилой мягкотелостью понадеялся на совесть людей, за что и поплатился. Каждый клан отстаивал свои интересы. Я чувствовал, что моя нервная система не приспособлена для руководства организацией, находящейся в состоянии коррупционного перерождения.
И все же кое-что удалось сделать. Первое, на что я обратил внимание, это бартерные сделки по линии: зарубежное кино — реклама. Заинтересовался подобной практикой в связи с тем, что на экране шли дрянные фильмы, приобретенные, наверное, где-нибудь на складах в американских провинциях. Таких низкопробных фильмов на центральном телевидении США я ни разу не видел. Спросил: сколько за них заплачено? Мне ответили, что оплата идет рекламным временем.
Я запретил бартер. И получил, естественно, головную боль. Тут же начались анонимки, письма, звонки по телефону с угрозами, потом стали распространяться разговоры, что я ничего не смыслю в экономике, мешаю притоку выгодных программ и все такое. Но самое любопытное, я начал получать массу анонимных писем через правительственный аппарат, но уже с политическими обвинениями в мой адрес. Набор обычный, до смешного знакомый. Ответа на них никто не требовал, но роль раздражающих уколов эти письма играли отменно. Я почувствовал связь между коррумпированными элементами в компании и чиновниками в правительстве.
Когда возник вопрос о рекламе, то узнал, что рекламное время находится в распоряжении производителей программ. Принял решение организовать единую рекламную службу. Это вызвало бурю негодования. Стали распространять слухи, что рекламный холдинг создан для воровства. Для сравнения скажу: если до введения этой меры центральные доходы не превышали 7 миллиардов рублей в квартал, то после начала работы рекламного холдинга мы получили более 30 миллиардов рублей за квартал. Без труда можно догадаться, куда уходили деньги от рекламы. (Понятно, что цифры я называю в тех самых "старых" деньгах.)
В правительство и администрацию снова посыпались явно организованные письма от якобы "ветеранских" организаций со всякой лживой фактурой. Например, будто бы я сказал, что Ленинград надо было сдать фашистам, чтобы спасти город от гибели, а людей — от голода. Ничего подобного никогда не говорил, мне бы и в голову не пришло сказать подобное, но для коммунистических чиновников в правительстве было достаточно самих сигналов недовольства. Те же, кто хотел оставить и закрепить порядки в самой компании, буквально саботировали мои распоряжения. Например, однажды Черномырдин попросил меня снять с экрана рекламу "МММ". Я сказал ему, что придется платить неустойку в 7 миллиардов рублей. Заплатим, пообещал премьер. Я отдал соответствующие указания, но реклама оставалась на экране еще сутки. Чья-то заинтересованность была очевидной.
Я видел всю эту возню. За время моей работы пришлось уволить 956 человек, но это занятие, как известно, достаточно противное. К тому же доводили меня до белого каления бесконечные ходоки, которые заваливали меня проектами своих программ, разными "гениальными" предложениями. Приходилось отказывать, что тоже было достаточно неприятно.
Вместо творческой работы уйму времени пришлось тратить на переговоры с Минсвязью, с Минфином, ходить к председателю правительства Черномырдину, и все по одному и тому же вопросу — финансированию. Позиция чиновников была абсурдная — денег нет, но телевидение должно работать. Квадратура круга. Передо мной открывался какой-то фантастический мир с его некомпетентностью и политическим невежеством. Понять его было задачей непосильной, принять невозможно.
Вот так, день за днем, и формировалось тягостное чувство неудовлетворенности, известной растерянности, а заодно — и желание бросить все это к чертовой матери.
Помню начало чеченских событий. В день перед началом войны меня срочно вызвал Черномырдин. Там уже были Сергей Шахрай, Виталий Игнатенко и Олег Попцов. Черномырдин сказал, что принято решение навести порядок в Чечне. Грозный будет окружен двумя или тремя кольцами наших Вооруженных сил. Когда он обо всем этом рассказал, первым вспылил Попцов. Какие три кольца? О чем вы говорите? Это же война! Черномырдину ответить было нечего, да он и не пытался. Повторил, что решение принято Советом безопасности и президентом.
— Мы просим средства массовой информации помочь руководству страны.
— Но как помочь? — спрашивал Попцов. — Что мы можем тут сделать? Мы обязаны давать объективную информацию о том, как будут развиваться события, что там будет происходить.
Короче говоря, расстались мы, ни о чем не договорившись. Я задержался у Черномырдина. Спрашиваю его:
— Виктор Степанович, что происходит? Вы все там просчитали?
— Откуда я знаю. Я сам об этом узнал три дня назад.
На том наш разговор и закончился. На второй или третий день после начала войны на нашем канале появился резкий комментарий Генриха Боровика, в котором говорилось о бессмысленности этой войны и неизбежности тяжелых последствий. Утром раздался звонок из администрации президента, выразили резкое недовольство этой передачей. Где-то вечером позвонил Черномырдин, был весьма суров в оценках и упреках по этому же поводу. Через несколько дней он снова позвонил по домашнему телефону и в раздраженном тоне возмущался одной из вечерних передач о войне в Чечне. Передача была на самом деле тенденциозной, обвиняла в военных провалах правительство, а не конкретных военных. Тут Виктор Степанович был прав. Как потом оказалось, эта передача появилась при активном содействии и "финансовой помощи" Минобороны.