Омут памяти
Шрифт:
Так и в данном случае, чтобы как-то сбалансировать ситуацию, на Секретариате ЦК принимается решение опубликовать в «Правде» статью, осуждающую крайности в полемике между «Новым миром» и «Октябрем».
Статье придавалось особое значение. Ее редактировал лично Суслов. Баланса явно не получилось. По сути своей она была направлена против «Нового мира». Власти все очевиднее отдавали предпочтение «Октябрю». После «Одного дня Ивана Денисовича» цензура практически «заморозила» лагерную тему в литературе. Была наглухо закрыта информация о сталинском терроре и неготовности СССР к войне с фашистской Германией. Критика Сталина стала невозможной. Все реже и реже упоминался и сам XX съезд.
Журнал «Октябрь»
Не то было с «Новым миром». Каждый номер скрупулезно изучался цензорами, вымарывались страницы, снимались повести, рассказы, стихи, были случаи, когда номер разрешался, шел в печать, а потом, когда он уже был набран, вдруг поступала команда о запрете. Журнал шел под нож. Все знали, что подобное происходило после прямых вмешательств КГБ.
Твардовский без устали воевал с цензурой, писал письма в ЦК, в секретариат Союза писателей СССР. И все чаще встречал нежелание обсуждать проблемы журнала. Более того, последовала команда ЦК Союзу писателей СССР укрепить редколлегию журнала, заменить главного редактора. Но при этом было сказано, что будет лучше, если Твардовский сам подаст в отставку.
В руководстве Союза писателей тоже не было единства. Авторитет Твардовского был столь внушителен, что простым росчерком пера решить проблему было невозможно. Нужен был повод, скандал, который позволил бы писательскому секретариату решить вопрос об укреплении редколлегии и замене главного редактора.
И такой повод появился. Журнал ЦК комсомола «Молодая гвардия» опубликовал одну за другой статьи литературных критиков М. Лобанова «Просвещенное мещанство» и В. Чалмаева «Неизбежность». Лобанов обвинял интеллигенцию в «духовном вырождении», говорил о ней с пренебрежением как о «зараженной мещанством» массе, которая «визгливо» активна в отрицании и разрушительна для самих основ национальной культуры.
Вызывающим было и то, что официальный курс на повышение материального благосостояния людей автор объявляет неприемлемым для русского образа жизни. «Нет более лютого врага для народа, чем искус буржуазного благополучия», ибо «бытие в пределах желудочных радостей» неминуемо ведет к духовной деградации, к разложению национального духа. Лобанов рекомендовал властям опираться не на прогнившую, сплошь проамериканскую омещанившуюся интеллигенцию, а на простого русского мужика, который в силу своей неизбалованности ни сытостью, ни образованием только и способен сохранить и укрепить национальный дух, национальную самобытность.
Статья Лобанова озадачила многих — и писателей, и политиков. Пока власти приходили в себя, журнал публикует статью Чалмаева «Неизбежность». Как и Лобанов, он тоже осуждает «вульгарную сытость» и «материальное благоденствие». В статье немало прозрачных намеков на то, что русский народный дух не вмещается в официальные рамки, отведенные ему властью, как и сама власть никоим образом «не исчерпывает Россию». Такой пощечины власти снести не могли. На этот раз на статью Чалмаева буквально обрушился пропагандистский аппарат партии, был запущен в обращение термин «чалмаевщина».
Не прошел мимо этих публикаций и журнал «Новый мир».
Александр Дементьев резко раскритиковал статью Чалмаева. Дементьев рассуждал в том плане, что Чалмаев говорит о России и Западе языком славянофильского мессианства. От статьи Чалмаева один шаг до идеи национальной исключительности и превосходства русской нации над всеми другими, до идеологии, которая несовместима с интернационализмом. Дементьев соглашался, что в современной идейной борьбе соблазн «американизма» нельзя преуменьшать, однако и преувеличивать тоже не надо: советское
Статья Дементьева была полна лукавства. Это очевидно. Но тогда нельзя было обойтись без использования марксистских банальностей. И тем не менее, несмотря на искусственную оболочку статьи, вокруг нее закипела бурная полемика, результаты которой дорого обошлись «Новому миру» и всему думающему сообществу. Немедленно последовало гневное письмо одиннадцати литераторов, опубликованное в июле 1969 года в журнале «Огонек» (главным редактором тогда был Софронов) под громыхающим названием: «Против чего выступает „Новый мир“?» Письмо было подписано Алексеевым, Викуловым, Ворониным, Закруткиным, Ивановым, Мелешкиным, Проскуриным, Прокофьевым, Смирновым, Чивилихиным, Шундиком. В письме «одиннадцати» говорилось: «Вопреки усердным призывам А. Дементьева не преувеличивать „опасности чуждых идеологических влияний“, мы еще и еще раз утверждаем, что проникновение к нам буржуазной идеологии было и остается серьезнейшей опасностью». Оно может привести «к постепенной подмене понятий пролетарского интернационализма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов, группирующихся вокруг „Нового мира“, космополитическими идеями».
Слава богу, далеко не все писатели были согласны с крикливыми и дурно пахнущими обвинениями «одиннадцати». Эту группу называли в ту пору «молотобойцами» или «автоматчиками». В начале августа 1969 года шесть членов правления Союза писателей — Симонов, Сурков, Исаковский, С. С. Смирнов, Тендряков, Антонов — обратились в «Литературную газету» с просьбой опубликовать их ответ на письмо «одиннадцати». Газета письмо не опубликовала.
На обвинения «Огонька» ответил сам «Новый мир». В девятом номере за 1969 год была помещена заметка «От редакции», в которой была дана аргументированная отповедь «Огоньку» и одиннадцати сочинителям письма. В редакции «Нового мира» в то время еще не знали, что обе статьи (Лобанова и Чапмаева) перед публикацией просматривались в КГБ и были одобрены. Вопрос-то стоял не о литературе, а о политике.
Из Секретариата ЦК последовало указание руководителям Союза писателей Федину и Маркову побеседовать с Твардовским и сказать ему: пусть корректирует курс журнала или уходит, пока не поздно. Уходить Твардовский наотрез отказался. Смысл его суждений сводился к следующему. «Если там, в ЦК, хотят, чтобы я ушел, пусть вызовут меня, скажут, в чем я виноват, и я уйду. Меня назначал Секретариат ЦК, и пусть он меня и снимет».
Но в ЦК уже договорились не принимать его даже для разговора, о чем он просил. Александр Трифонович догадывался об этом, ибо его многократные письма и звонки секретарям — от Брежнева до Демичева — с просьбой о приеме оставались без ответа.
А тут еще в зарубежной прессе — в ФРГ, Франции, Италии — была напечатана поэма Твардовского «По праву памяти». Эта поэма стояла в июньском номере журнала «Новый мир», но была изъята Главлитом без объяснения причин. Напрасно Твардовский доказывал, что за рубежом поэма опубликована без его ведома, что лучшим ответом было бы его письмо с протестом и публикация полного текста поэмы в советском журнале. Он предложил обсудить поэму на секретариате Союза писателей.
Такой секретариат, но с другой повесткой дня, состоялся 9 февраля 1970 года. На повестке дня стоял один вопрос: «О частичном изменении редколлегии журнала „Новый мир“». Из редколлегии были убраны ближайшие сподвижники Твардовского: Лакшин, Кондратович, Виноградов, Сац. В состав редколлегии введены Большов — 1-й зам. главного редактора, О. Смирнов — зам. главного редактора, Рекемчук, Овчаренко. Твардовский тут же заявил, что подобные «частичные изменения» для него неприемлемы. 12 февраля 1970 года Твардовский написал заявление о своей отставке.