Он и Я
Шрифт:
— Доброе утро! — выпаливаю машинально.
— Доброе утро, — отбивает в своей обычной манере, без каких-либо эмоций.
Я к этому готовилась, расстраиваться не собираюсь. Ну, разве что самую малость… Тарский садится и подхватывает с тумбочки пейджер. Мне остается лишь молчаливо созерцать его широкую мускулистую спину, пока он возится со своим прибором… Пейджером, в смысле. Смотрю и невольно громко вздыхаю.
— Мне нужно выехать за город по делам. Буду отсутствовать первую половину дня, — произносит Таир и поднимается.
— Ну
Плевать, как расценит. Я расстроена, что мне вновь придется провести день в одиночестве. Я же знаю эти его отлучки. Вернется затемно и даже ничего не объяснит.
Прежде чем скрыться в ванной, Тарский вдруг оборачивается и сосредоточенно изучает меня. Я его тоже, конечно, рассматриваю. Изначально в отместку, а после уже потому, что не могу оторваться.
— Можешь выйти погулять.
У меня челюсть от неожиданности отвисает. Я даже забываю, что должна хоть как-то скрывать то, что шарю глазами по его полуголому телу. У него снова эрекция. Не собираюсь из-за этого краснеть! Не собираюсь, но краснею.
Черте что!
Сейчас не время думать о том, что я видела его член и то, как он кончает. Я помню его вкус… Кажется, прямо сейчас ощущаю на языке.
Господи!!!
Почему человек не способен блокировать какие-то моменты своей жизни и извлекать их по мере необходимости? Почему воспоминания обрушиваются бесконтрольно?
Переключайся!
— Можно, пожалуйста, прояснить? — лицо продолжает пылать, но мне все же удается смотреть ему в глаза. — Вот так просто выйти? Выйти из квартиры одна? Одна? И идти, куда хочу?
Пока я тарахчу, Тарский поджимает губы и склоняет голову на бок. Мышцы на его шее напрягаются, образуя красивые линии, по которым мне хочется провести пальцами… или языком. Он этого, конечно же, не понимает. Ну, я, по крайней мере, на это надеюсь.
Выразительно вдыхает через нос и коротко выдыхает:
— Да.
— Прости, я, наверное, все же туго соображаю после сна… — бормочу дальше слишком быстро и эмоционально. — Почему до этого нельзя было? Почему, когда я ночью ушла, ты разозлился? Почему сейчас можно? Почему…
— Ты ушла через окно. И ушла ночью. Считаешь, это может быть безопасным, даже если тебя не держат на прицеле?
— Значит, вчера ты все-таки разозлился? — цепляюсь за самое важное.
Хочу, чтобы подтвердил, что мне удалось пробиться через броню его привычного хладнокровия.
— Этого я не говорил.
— Но и не отрицал.
В следующую секунду Тарский припечатывает меня таким взглядом, что становится страшно. Возникает подспудное желание свалиться на пол и забраться под кровать.
— Разозлился я только после того, как мы вернулись домой.
Даже если бы у меня нашлось, что ответить, выговорить все равно не смогла бы. Все время, что Таир держит меня на прицеле своих глаз, дышать с трудом удается. Поэтому, когда он уходит, я только радуюсь возможности передохнуть.
Злость — очень сильная эмоция. Теперь я знаю, что она может преобразоваться в другие не менее сильные эмоции. Размышляю об этом, пока гуляю по улочкам города. Пытаюсь переключаться на местные красоты, наслаждаться долгожданной свободой, откладывать в памяти что-то характерное, представлять, как рассказываю об этом по возвращению друзьям.
И все же мысли то и дело утекают к Тарскому. Не могу о нем не думать.
Какие у него дела? Куда пропадает? Чем ему здесь заниматься? Думает ли обо мне? Хоть немного скучает? Что, если нашел себе кого-то сразу по приезду? К ней мотается?
Нет… Нет, Гордей бы так не поступил. Он всегда заботится обо мне. Всегда.
А то, что пугает и отталкивает намеренно… Тут что-то другое. Я же вижу, что нравлюсь ему. Чувствую.
Возвратившись, как ни удивительно, застаю Тарского в квартире. Стараюсь не выдавать своей радости, что так рано вернулся, но помимо воли все равно вовсю улыбаюсь. Выражение лица Таира, конечно же, от этого никак не меняется.
— Мы уезжаем. Собери вещи, — огорошив, уходит в комнату.
Сразу же за ним бросаюсь. Даже сандалии забываю снять.
— Домой?
Не могу определить, какой должна быть моя реакция. Мне радоваться или огорчаться?
— Нет. Пока не домой. Переезжаем. Дальше, — все это сообщает, не оборачиваясь.
Ответ получен, а у меня все та же дилемма: радоваться или огорчаться?
— Очень информативно, Гордей, — нахожу выход в раздражении.
— Собирайся, если не хочешь продолжить путь налегке.
Наконец поворачивается ко мне лицом. Очень странные ощущения испытываю. Контакт с его глазами успокаивает и одновременно приводит меня в отчаянную злость. Просила же себя, убеждала целое утро не реагировать на эту его показную холодность. Только не могу… Не могу я!
— Может, скажешь, куда мы переезжаем? И главное, зачем? Ты говорил, тут спокойно и…
— Я не обязан давать тебе какие-то пояснения, — жестко останавливает меня Тарский. — Если делаю что-то — значит, вижу в этом необходимость.
Я взлетаю, как ракета.
— Когда ставил меня вчера на колени, тоже видел в том необходимость?
В здравом уме и ясной памяти никогда бы не апеллировала подобным способом. Таир, должно быть, впервые со времен нашего знакомства не находится с ответом. Только порадоваться у меня не получается. Одним взглядом до дрожи доводит. И самое смешное то, что я не могу понять: страх это или возбуждение? Осознаю лишь то, что напряженно слежу за каждым его движением. Опасаюсь того, что двинет ко мне. Опасаюсь и жду.