Он приехал в день поминовения
Шрифт:
– Вот что, месье Пуано...
Едва управляющий посмотрел на него, Жиль сразу заподозрил неладное, однако притворился, что ничего ее замечает.
– С сегодняшнего дня мой тесть будет работать не здесь, в конторе, а со мной, наверху. Отдайте, пожалуйста, соответствующие распоряжения и...
– Мне надо вам кое-что сказать, месье Жиль.
– Слушаю вас.
Управляющий огляделся, словно желая удостовериться, что их не подслушивают. Мотор, который наконец запустили, заглушал его голос.
– Так вот... Я вынужден уйти от вас.
– Что? Вы хотите покинуть "Грузоперевозки Мовуазена"?
– Прошу прощенья, но я не могу иначе
– Позволено мне узнать, по какой причине?
– Я предпочел бы не говорить о ней, месье Жиль. Последние дни здесь происходит что-то непонятное. Вчера, например, ко мне явился полицейский инспектор и задал кучу вопросов. Другие полицейские ловят водителей и служащих после работы и...
Жиль уже все понял, но ему хотелось узнать подробности.
– Я поступил сюда еще при вашем дяде и, могу сказать, всегда пользовался его доверием. Но я в трудном положении. Как послушаешь, что говорят о его смерти...
– И чем же вы займетесь, месье Пуано?
– с притворным безразличием осведомился Жиль.
– Пока не знаю.
Чувствуя, что собеседник лжет, Жиль не отставал:
– Так ли? Насколько мне помнится, семья у вас большая, ваши дети часто болеют, и у вас из-за этого нет никаких сбережений.
– Думаю, что найду место.
– Вернее, уже нашли?
– Мне кое-что предложили, но неопределенно.
– Кто?
Хотя они по-прежнему стояли на самой середине скупо освещенного гаража, Пуано сначала глянул на ворота и лишь после этого пробормотал:
– Месье Бабен. Я давно знаю, что он охотно взял бы меня на должность заведующего транспортом.
– Когда вы с ним виделись последний раз? Припертый к стене четкими и точными вопросами, Пуано не осмелился солгать.
– Вчера.
– Значит, уходили с работы?
– Всего на четверть часа.
– Он вам звонил?
– Он только попросил меня зайти в "Лотарингский бар". Я пошел. Он дал мне понять...
– Вы уходите из "Грузоперевозок Мовуазена" один?
На этот раз Пуано окончательно смутился.
– Насколько мне известно, вместе со мной к Бабену уходят несколько механиков из числа самых старых. Понимаете, при сложившихся обстоятельствах каждый, кто долгие годы работал с Октавом Мовуазеном...
И тут Жиль невозмутимо проронил:
– Прекрасно, месье Пуано. Сейчас я предупрежу тестя.
– Он, наверно, уже догадывается.
– Расчет получите к вечеру.
Эспри Лепар издалека, сквозь стекла конторки, следил за их разговором. Когда Жиль вошел к нему, он смущенно встал.
– Что вы намерены предпринять, месье Жиль?
– Надеюсь, вы сможете на некоторое время взять на себя руководство автослужбой и грузоперевозками?
– Я сделаю все, что в моих силах, хотя, конечно, у меня нет достаточного авторитета. Но если это временно...
– Рассчитайте всех, кто хочет уйти. Я никого не удерживаю... Скажите, а вам они ничего не говорили?
Лепар, сообразив, что речь идет не о Пуано и механиках, утвердительно кивнул.
– Бабен?
– Нет. Как вы знаете, моя жена шьет белье кое-кому в городе. Так вот, мадам Плантель намекнула ей
– Когда?
– С неделю назад.
Выходит, Эспри Лепара пытались запугать еще за неделю до свадьбы, а он даже словом об этом не обмолвился!
Жиль крепче, чем обычно, пожал ему руку:
– Благодарю.
Добрых десять минут он простоял на пороге бывшей церкви, глядя на дождь и раздумывая, куда же ушла его тетка в такую рань.
Наконец он вздохнул и поднялся к себе. Алиса, все еще в пеньюаре и хорошеньких домашних туфельках на босу ногу, сидела на уголке кухонного стола. Рядом, бросая шкурки прямо на стол, чистила овощи прислуга. Обе женщины смеялись. О чем это Алиса рассказывает Марте?
– Ты, Жиль?.. Сейчас иду. Я тут распорядилась насчет завтрака.
Когда в половине третьего Жиль вошел в магазин тетушки Элуа, он изумился, не застав ее в конторке, где она неизменно проводила весь день. Зато там оказался Боб, редко занимавшийся делами; он разговаривал с мужчиной в морской фуражке.
– Тетя дома?
– Ждет наверху.
Жиль поднялся по винтовой лестнице в глубине магазина. Добравшись до верхнего этажа, услышал, как открылась дверь. Из темноты донесся голос тетки:
– Это ты, Жиль? Входи.
Жиль вошел в гостиную и почти не удивился, обнаружив там сидящего в кресле Плантеля. Судовладелец, как всегда одетый с иголочки, не встал и небрежно протянул руку.
– Садитесь, мой друг.
Наступило молчание. Наконец Жерардина предложила:
– Снимай пальто, Жиль. Оно совсем промокло.
Тетка и Плантель переглянулись. Плантель всунул кончик сигары в янтарный мундштук, стряхнул белесый пепел с ее дымящегося конца, закинул ногу на ногу и начал:
– . Весьма огорчен, но должен сообщить вам, что сегодня утром прокуратура вынесла постановление об эксгумации тела вашего дяди Мовуазена.
Жиль смотрел ему прямо в лицо/Из-за непогоды в гостиной было темновато, за окном по оцинкованному железу карниза барабанили дождевые капли.
– Вы полагаете, месье Плантель, что его отравили?