Он приходит по пятницам
Шрифт:
Таким образом, проделанная в течение недели милицейская работа никакого прояснения относительно того, что же всё-таки произошло в реальности, не принесла. И вопрос: А был ли мальчик? (ну, то есть труп) продолжал оставаться открытым до той поры, когда Анне Леонидовне пришел срок выходить на очередное дежурство.
Глава пятая. Второе пришествие марсиан
Когда Миша рассказывал об институте, где он тогда работал и где всё это происходило, он в числе прочих разных мелочей упомянул о книжке Стругацких, которую как-то раз видел на столике в вахтерской (вот, дескать, вахтеры-то, они тоже разные бывают). В этой своей зарисовке он больше нажимал на свои чувства: как не решился, по молодости и застенчивости, попросить эту книжку почитать – хотя бы на ночь. Фантастику в шестидесятые годы издавали очень щедро – и зарубежную, и свои авторы поперли как грибы, – но поскольку желающих иметь эти
Читатель, конечно, уже начал недоумевать, куда это меня понесло. Зачем рассказывать про Мишины и про свои чувства? Но я и сам это уже заметил и прямо перехожу к тому, о чем собирался сказать. В самой первой части романа – надеюсь, некоторые из читающих про это не забыли – я положил такую всплывшую в моей памяти книжечку на вахтерский столик в качестве «приметы эпохи» и «реалистической детали», которая своей обыденностью должна была, по замыслу автора, оттенить мрачную атмосферу пустого, но наполненного воображаемыми призраками здания и сделать ее более убедительной. Сыграла ли данная деталь возлагаемую на нее роль – судить читателю. Но здесь я решил еще раз использовать название книги Стругацких и, чуть-чуть изменив его, поставить в заголовке этой части моего повествования. Пусть «марсиане», как таковые, в данной главе и не появляются, но какую-никакую аналогию с ее содержанием здесь провести вполне возможно.
Ровно через неделю после описанного происшествия – вечером в пятницу – Анна Леонидовна вновь появилась в НИИКИЭМСе и заступила на очередное дежурство. Хотя она и говорила потом, что какого-либо страха перед предстоящей ночью у нее не было, в этом ей, пожалуй, нельзя полностью доверять. Как ни крути, такие переживания даром для человека не проходят. Некоторая тревожность и неуверенность у нее, наверное, все же были – вряд ли пустые коридоры института воспринимались ею с той же безотчетной уверенностью – ну, что там можно в них увидеть! – как и раньше. В то же время рациональный подход к делу мог только подтвердить отсутствие какой-либо неожиданности. Что бы там ни произошло на прошлом ее дежурстве, всё это было уже позади – нельзя же всерьез опасаться повторения чего-то подобного. За всю жизнь с трупом, попавшим в ее поле зрения, она столкнулась впервые, даже разговоров о том, что кого-то поблизости убили, она почти что и не слышала никогда, и предполагать теперь, что такой случай может повториться в какое-то обозримое время, не было ни малейших оснований. Да и не падает снаряд дважды в одну воронку! – не бывает такого. Тем более, что из разговора с дежурившей в день и сдававшей ей смену женщиной можно было сделать вывод о полной безоблачности в сфере вахтерской службы. Прошла уже неделя, и никто из дежуривших ночью не сообщал ни о каких – даже малозначительных – происшествиях: ни форточки не хлопали, ни дымом или газом не пахло, не говоря уже о появлении бандитов с ножами. И в институтской жизни ничего особенного не происходило – всё шло заведенным порядком, и даже комендант не находила, к чему бы придраться. И, следовательно, тот из ряда вон выходящий случай, с которым столкнула ее жизнь (за грехи наши, видно, как она сама выражалась), можно было считать лишь отзвуком разразившейся где-то за пределами институтской жизни грозы – здесь только громыхнуло, а настоящая гроза – слава тебе, господи – прошла стороной. Всё уже закончилось.
Правда, сменщица поделилась интересной и относительно свежей новостью: в институте все говорят о каком-то убийстве – даже Софочка наша (комендант) этого не опровергла, хотя посоветовала не трепать зря языком; но кто убил, кого убили, никому не известно – болтают, наверное; так и комендант говорит. Новость эта, хоть и затронула чувства Анны Леонидовны, но не столько напугала, сколько разозлила. Причем обозлилась она, главным образом, на себя – черт меня дергал за язык, но и на Нину тоже – не стерпела, чтобы не разболтать – верь им после этого. Но с прошествием времени и некоторым успокоением – ведь ничего плохого не происходит – она уже не ожидала каких-либо неприятностей вследствие появления такого слуха, тем более что ее имя, как выяснилось, никто не упоминает и с убийством в институте никак не связывает. Умнее в следующий раз надо быть, только и решила наша героиня, бывшая истинным виновником появления слуха, так поразившего локальное сообщество в НИИКИЭМСе. Думала ли она при этом, что следующий раз, когда она вновь будет обладать столь же сногсшибательной информацией, наступит, вероятно, очень нескоро, осталось неизвестным – в рассказах она об этом умолчала.
Не будем терять времени на то, чтобы более или менее подробно описать начало дежурства Анны Леонидовны в этот день, – я и так уже написал почти две страницы, а все не могу дойти до существа дела. Ничего особенного не происходило, и проще всего считать, что события разворачивались в точности так же, как и в ее предыдущее дежурство, уже описанное выше.
События, заслуживающие нашего описания, начались только после того, как вахтер потопала в полтретьего ночи на обход здания. Тут, наверное, следует заметить, что поднявшись на второй этаж, она сразу включила
Но главное было в том, что из-за открытой двери высовывался уже знакомый ей локоть. Несмотря на ошеломляющий эффект открывшейся ей картины, она все же сделала несколько шагов вперед, и с того места, где она оказалась, стало видно ногу лежащего. Ближе она подойти не решилась, так как испытывала, по ее позднейшим словам, не только ужасный, парализовавший ее страх, но и полнейшую растерянность: я совершенно не могла понять, что это значит, и вообще, что такое со мной происходит, на каком свете я нахожусь – рассказывала она, берущему у нее показания милиционеру. Лежащий на полу труп (а кто еще мог там лежать?) был точно таким же, какой она уже видела неделю назад. Причем лежал он точно в той же позе, и даже одет был точно так же: в темно-синие брюки и курточку. Ножа она, правда, в этот раз не видела, но не сомневалась, что его рукоятка по-прежнему торчит у него из спины. Всё выглядело ровно так, будто бы труп и не исчезал с этого места, а, став каким-то образом невидимым и не воспринимаемым, так и пролежал здесь неделю (ровно: час в час), после чего опять открылся ее глазам. Картинка совершенно абсурдная и не поддающаяся никакому разумному истолкованию. Впоследствии Анна Леонидовна недаром сравнивала ее с тем, что может привидеться человеку в кошмарном сновидении, логика которого вовсе не поддается расшифровке обыденным здравым смыслом, и потому может испугать еще больше, чем действительные, происходящие в жизни события. Однако в тот момент у видевшей эту картинку женщины не было никаких сомнений в ее реальности – это был отнюдь не сон. Труп снова материализовался и занял свое исходное положение. Пробил его час, и он вернулся, чтобы снова предстать перед ее глазами.
Я предвижу, что у дочитавших до этого места может возникнуть резкая реакция отторжения текста. Что за чушь! – подумает кое-кто из моих читателей (потенциальных, конечно, но сейчас я уже почти не сомневаюсь, что какие-то читатели у романа будут). – Это уже ни с чем не сообразно. Такого просто быть не может. Заглавие, правда, на это намекает, но ведь во всем должна быть некая мера, и то, что в тексте используется как увлекательная, хлесткая метафора, не может затем подаваться в качестве реального факта. Автора, определенно, занесло куда-то не туда. А если он собирается состряпать нечто вроде фильма ужасов с оживающими трупами и воплями «Душно мне! Душно!» из-под могильной плиты – недаром он уже про вурдулаков заикался на первых страницах, – так не надо представлять свой опус детективом. В настоящем детективе – а это очень строгий, целиком определяемый давно сложившимся каноном жанр – никаким ходячим мертвецам, и вообще никакой мистике, места нет. Взялся сочинять детектив – будь добр, придумай всем описываемым событиям некое рациональное – посюстороннее – объяснение. А подсовывать читателю летающие в пространстве трупы и выдавать их за часть реальности… «Вий» – хорошая сказка, но Гоголь ведь и не выдавал ее за детектив.
Отчасти понимая справедливость и не беспочвенность предъявляемых автору претензий, а также соглашаясь в большинстве пунктов с вышеизложенным взглядом на детектив и на правомерность присутствия в нем «ходячих мертвецов», я должен, тем не менее, твердо заявить: я вовсе ничего не сочиняю (хотя временами и стараюсь украсить повествование своими выдумками ради пущей картинности и с целью усиления художественного эффекта), а всего лишь излагаю давнюю историю, поведанную мне моим хорошим знакомым. Но и Миша ничего существенного не сочинял и не пытался (я в этом полностью уверен) заморочить мне голову сказками про не существовавших в реальности мертвецов – не было у него такого намерения. А Миша – это стоит специально подчеркнуть – был очень хорошо информирован в отношении всех деталей этого своеобразного дела – ведь он самолично и активно участвовал в его расследовании. А потому я призываю усомнившихся читателей набраться терпения и довериться моему рассказу – я не пытаюсь никого обманывать и целиком следую рассказам реальных участников этой реальной истории.
После подобного отражения предполагаемых читательских нападок на автора романа я могу продолжить свой рассказ о втором дежурстве Анны Леонидовны и о «втором пришествии» уже знакомого нам трупа.
Как ни была уверена вахтер в том, что ей привелось увидеть собственными глазами, все же она, вероятно, понимала крайнюю неправдоподобность своего свидетельства. По крайней мере, это можно заподозрить по интонации и по построению фраз, в которых она сообщила о своей – очередной – находке слушающему ее сотруднику милиции. Уже по одной ее формулировке: он опять здесь… убитый этот… лежит в коридоре на том же месте… можно заключить, что она подозревала, какую реакцию может вызвать ее сообщение. Однако, что же еще она могла сделать в такой ситуации? Когда я пытаюсь встать на ее место и понять, какое поведение было бы здесь предпочтительным, я не нахожу лучшего ответа, нежели звонок в милицию. Действительно, пусть с этой чертовщиной разбираются профессионалы – а то, ломая над этим голову, можно и вовсе с катушек слететь. При этом нужно учесть, что я размышляю над данной – гипотетической для меня – проблемой, сидя в своей уютной комнате (ну, скажем, в привычной обстановке) за пишущей машинкой, а она, будучи полностью сбитой с толку и до крайности перепуганной, должна была что-то решать, когда устрашающий ее труп лежал этажом выше – то есть в нескольких десятках метров от нее. Надо было принимать решение немедленно – вот она и позвонила.