Он приходит по пятницам
Шрифт:
Правда, в первом часу, когда закончившие свои дела сотрудники милиции сообщили об этом капитану, он отпустил их и сам засобирался на обед, предупредив свидетельницу, что их беседа еще не окончена. – Отдохните пока, а через часок мы вернемся и без спешки всё закончим.
Воспользовавшись такой передышкой, вахтер пригласила начальницу по кадрам попить вместе чаю и перекусить. Та не стала отказываться и, пока вахтер вскипятила чайник, успела сбегать в ближайший хлебный, вернувшись с печеньем и сдобными плюшками. За чаем с вахтерскими бутербродами и принесенными кадровицей сладостями Анна Леонидовна поведала ей свою горестную историю. Ох, не зря проницательная кадровая начальник не ушла домой! Если она на что-то подобное надеялась, то ее предвидение сбылось на все сто процентов. Рассказ потерпевшей с достаточной полнотой выражал уже известное нам содержание. Правда, Анна Леонидовна, по понятным причинам, умолчала о своем пребывании в психиатрической больнице, но поскольку в ее рассказе неизбежно прозвучало слово галлюцинации, ей пришлось кратко упомянуть о том, что она была на консультации у врача, специалиста по заболеваниям нервной системы. Кадровица
Когда появился отобедавший капитан со своим помощником, совершенно потрясенная услышанным кадровица быстро распрощалась и ушла. А вахтер, так и не получившая, можно сказать, никакой передышки – весь этот час она опять пересказывала ту же историю – еще больше полутора часов беседовала с капитаном. Лишь после ухода милиционеров она смогла прилечь и вздохнуть с видимым облегчением – этот жутко утомительный для нее и насыщенный переживаниями день, кажется, закончился. И закончился он, вроде бы, относительно благополучно – по крайней мере, безумие угрожало ей теперь не больше, чем любому другому из нормальных людей, и можно было не опасаться очередного появления привязавшегося к ней трупа. Что бы за этим не стояло, он, похоже, задачу свою выполнил и теперь должен был успокоиться навечно. Самое страшное было позади.
Вот с такими, приблизительно, мыслями Анна Леонидовна встретила пришедшую ей на смену товарку. Предупредив ту о ключе от бухгалтерии и очень кратко сообщив ей о событиях, произошедших утром, – снова повторять всю, уже затверженную наизусть, историю у нее не было ни сил, ни желания – она сослалась на сильную усталость и, попрощавшись с обомлевшей от услышанного сменщицей, отправилась домой – спать, спать и спать – силы ее были уже окончательно исчерпаны.
Мы же с теми читателями, которые не уснули на середине этой затянувшейся главы, можем, вульгарно выражаясь, подбить бабки и попытаться понять, что же оказалось в распоряжении милиционеров, расследующих эту странную историю, в конце напряженного рабочего дня. На первый взгляд, итог их работы мало отличался от того обескураживающего вывода, к которому пришел лейтенант Одинцов, первым столкнувшийся с историей о бесследно исчезнувшем трупе. Действительно. Как преступники проникли в НИИКИЭМС? с какой целью они пошли на это? почему один из проникших был убит именно здесь? что? более подходящего места не нашлось? как при всех запертых входах и выходах злодеи исчезли, не оставив никаких следов? Ни на один из этих вопросов, над которыми ломал голову Одинцов, ответа так и не появилось, хотя следственная группа тщательно обыскала и прочесала все здание от подвала и до чердака.
Всё это так. Но в одном отношении ситуация радикально изменилась. Во-первых, был обнаружен труп с ножом в спине – неопровержимый признак совершенного тяжкого преступления. И, во-вторых, было установлено, кого именно убили, а следовательно, появилась надежда через жертву нащупать еще неизвестный, но, несомненно, существующий путь к тому, кто его убил. Ведь что-то должно было их связывать. Это указывало главное направление дальнейшего расследования и давало надежду на его успешное завершение.
Глава восьмая. Продолжение следует
Поскольку в начале предыдущей главы стояло: следствие начинается, естественно было бы закончить ее привычной фразой: продолжение следует. Для симметрии, так сказать. Однако, немного поразмышляв, автор устоял перед таким соблазном (редкий случай, кстати сказать; тяга к внешним эффектам и разного рода литературным красотам обычно побеждает стремление автора к строгому изложению фактов) и решил приберечь это словосочетание для новой главы. Здесь оно оказывается как раз к месту и адекватно выражает ее содержание, так как в этой главе будет продолжен рассказ о том, кем был несчастный Мизулин А.П., чей труп так настойчиво старался обратить на себя внимание органов правопорядка и, в конце концов, своего добился. Правда, желаемый эффект был достигнут только с третьей попытки, но, вероятно, дело было в неверном выборе пути к желаемой цели. Начни покойник сразу с появления на пути замдиректора по АХЧ, и, нет сомнений, он смог бы сэкономить массу излишних усилий. Да и милиции такой его ход значительно облегчил бы жизнь. Но, чего не было, того не было, и нам в рассказе надо исходить из того, как оно было на самом деле. Да и от советов много лет назад погибшему человеку, лучше было бы воздержаться. Автор сообразил это почти сразу же, как только закончил свой ернический пассаж, но… как уж написалось, так пусть и будет. Мне не хочется слишком уж тщательно ретушировать облик автора этого романа – как мне кажется, ничего особо порочащего в сем самопроизвольно возникающем автопортрете не проглядывает, и это хорошо, но и слишком приукрашивать его нет никакого желания. Человек как человек, не вызывающий отвращения, но и не лишенный обыденных недостатков и свойственных ему слабостей, – я надеюсь, читатели поймут и оценят старание автора не появляться перед ними в сценическом гриме и на котурнах, а быть таким же, как и они сами в своей повседневной жизни. На этом и покончим с очередным авторским излиянием.
Отправленная по указанному капитаном адресу группа, состоящая из двух сотрудников милиции и получившая задание осмотреть жилище покойного и опросить его соседей, в ту же субботу после обеда уже стояла перед домом, в котором, по сведениям паспортного стола, должен был проживать заинтересовавший милицию гражданин. Ключей у них не было, и они, закурив, некоторое время размышляли, искать ли им какого-нибудь местного домоуправа или же прямо направляться в квартиру. Дом, перед которым они остановились, выглядел не слишком эффектно – грязно-желтое, с обвалившейся местами штукатуркой, уныло-казенное трехэтажное строение, возведенное, судя по всему, хозспособом не то в поздние сороковые, не то даже в тридцатые годы. Пейзаж отчасти скрашивали несколько посаженных вдоль дороги кленов и узенькие грядочки-газончики у стены дома, где летом, видимо,
Когда Миша в своем рассказе огласил название сей улочки, я попенял ему на то, что мрачноватый по колориту сюжет с мертвецами не располагает всё же к подобным всплескам фантазии – может, для сатирического романа это бы и сгодилось, но в детективно-криминальной истории звучит как-то не в тон. Но рассказчик заверил меня, что здесь нет ни капли выдумки – название, действительно, необычное, и потому Миша его точно запомнил. Наверное, так оно и было – во всяком случае, разоблачать его с картой города в руках я не стал. Вообще-то в нашем городе – относительно молодом и на девяносто процентов построенном уже в советское время – улицы носят какие-то типичные по духу, официальные и не привлекающие особенного внимания названия: Ломоносова, Комсомольская, проспект Кирова, в крайнем случае, имени XIII партсъезда (ясно, что название улица получила в 34-ом году) или Весенний проезд (а эта построена не раньше 57-го и не позже 64-го). Никаких Бармалеевых улиц у нас, в отличие от Ленинграда, быть не может (если, конечно, товарищ Бармалеев не был знаменитым красным партизаном, ухитрившимся геройски погибнуть или умереть собственной смертью до тридцатых годов). Наверное, даже в нынешнем Питере такой улицы уже нет – или снесли при реконструкции, или давно переименовали в Клары Цеткин, положим, или Хо Ши Мина (хотя, черт его знает, может, сейчас ей и вернули старое название, как Тверской, например). Собственно говоря, почти то же самое можно сказать и о любом советском городе. Таково общее правило, которому следуют чиновники, дающие улицам имена. Исключения из него очень редки. …Но бывают. Я сам был крайне изумлен, когда узнал, что в нашем городе есть 2-ая Рентгеновская улица. Раз есть 2-ая, то, несомненно, должна быть и 1-ая Рентгеновская и даже не исключено наличие у них третьей тезки. Можно только гадать, благодаря чьему капризу они получили свои столь выбивающиеся из ряда имена, и почему вторую не назвали Радиологической или, допустим, Марии Кюри. Все же не так бы в глаза бросалось. Всякий, встретивший в художественной книжке название 2-ая Рентгеновская, скажет, что это – отнюдь не красящая текст авторская придурь, и что таких улиц не бывает и быть не может. А вот поди ж ты! Выходит, фантазия чиновников превосходит в некоторых случаях литературные выкрутасы – и вообще: какую бы нелепицу ты не придумал, в жизни, почти наверняка, это уже случалось. Хоть и не стоит делать из этого вывода, что какую угодно нелепую свою выдумку можно совать в текст – реализму это, дескать, не противоречит, – но здесь я решил оставить запомненное Мишей название улочки (мне оно тоже врезалось в память). Раз оно так было в жизни, пусть оно так будет и в романе – никому это повредить не может. Те люди, которые жили тогда по соседству с Мизулиным (его фамилию я, конечно, изменил), давно уже там, ясно, не живут – да я про них ничего писать и не собираюсь.
Вернемся же теперь к милиционерам, оставленным нами у подъезда уже описанного дома, – мы дали им достаточно времени, чтобы без спешки перекурить, – пора им приниматься за выполнение своего задания. Поскольку они сразу направились во второй подъезд, ясно, что было принято решение идти кратчайшим путем – прямиком в квартиру. Подъезд чистый – видно, что метут, моют. Запах, правда, специфический – характерный для старых домов – то ли трубы в них какие подтекают, то ли деревянные перекрытия истлевают мало-помалу, может, и грибок их подтачивает и свой вклад дает, а, может, и само долгое проживание множества людей приводит с годами к появлению такого запаха (миазмы скапливаются, так сказать). Но милиционеров запахом не проймешь – и не с таким сталкивались. Да и мы с читателем (из тех, что постарше) вряд ли бы обратили внимание на такие пустяки – обычное дело; в новых домах и похлеще может вонять. Одно время (где-то близко к описываемым годам) в многоэтажных зданиях на площадках ставили ведра с крышками и с надписью «Для пищевых отходов» – чья-то, видимо, инициатива была еще до всякой Продовольственной программы: соберем всяческие очистки и помои, свинок накормим, наконец, досыта, вот и мяса на прилавках прибавится. Жирели свинки от этих пищевых отходов или, наоборот, ускоренно дохли, автору неизвестно, но вонь, стоявшая в подъездах, еще не совсем выветрилась из его памяти (может, и в подъездах еще чувствуется, если принюхаться). А ведь не обращали на это особого внимания – жили себе, не тужили – привычка.
Квартира на втором этаже. Позвонили. Может, кто и есть: неизвестно же, с кем он мог жить, а, может, и коммуналка – соседи могут быть дома. Действительно, почти сразу же дверь отворилась. Невысокая, сухонькая старушка – открыла, не боясь, не спрашивая через дверь Кто там? но, открывши, стоит, ждет: что скажут, чего пришедшим надо.
– Здравствуйте. Мизулины здесь проживают?
– Александр что ли? Здесь. Но его сейчас нету дома. Попозже, к вечеру приходите. Появится поди.
– А вы, простите, кем ему приходитесь?
– Я-то? Да никем не прихожусь. Я тоже здесь живу – соседи мы с ним.
– Ага. Понятно. Мы из милиции, хотели бы поговорить с вами. Позволите пройти?
Пришедшие были в штатском, не в милицейской форме, и разговаривавший с мизулинской соседкой старший из милиционеров вытащил приготовленное удостоверение, развернул его, показывая. Но та на документ и не взглянула. Задумалась на секунду, прежде чем ответить, и отозвалась без видимого удивления, но и без явного злорадства в тоне: