Он просто спятил
Шрифт:
Полина повела плечами и продолжила:
– Что там с вопросом, про твое душевное здоровье? Хотелось бы знать, что делаешь здесь и по какому праву вламываешься среди ночи.
– Соскучился, - неприятно улыбнулся Громов, приваливаясь к стене.
– Не могу ответить тем же, поэтому - убирайся, - сказав, Полина поднялась и прошагала мимо него в ванную.
Стас проводил ее взглядом, скинул пальто и присел на край постели.
Она вернулась быстро. Скривилась, увидев, что он все еще здесь.
– Подойди, - велел,
– А не отправиться ли тебе известной дорогой? – ответила Полина, но к постели пошла.
Хотела обойти его и собрать вещи, но Громов дернул за руку, и она упала прямо на него.
Его руки тут же сжали до боли, до хруста в ребрах.
Стас закрыл глаза и просто принялся наслаждаться ощущением – тяжестью тела, таким приятным, родным запахом. Скучал ведь, дико скучал.
Но, долго не продержался, поцеловал ее: жестко сминая губы, резко врываясь в рот, вмиг возбуждаясь. Подмял под себя, порвал халат, рывком распахнув на груди.
– Если оттолкнешь меня, все может закончиться плохо, - хрипло шепнул, и вгляделся в ее глаза.
В них не было страха, отнюдь, их уже заволокло пеленой удовольствия, предвкушения.
– Ты дурак, Громов, - ответила Полина и укусила его за губу.
Обвила руками шею, поцеловала. Принялась медленно расстегивать рубашку: пуговка за пуговкой, следом ремень на брюках. Стас застонал - ее неторопливость заставляла член пульсировать. Громову хотелось наброситься, искусать, зацеловать, поскорее ощутить счастье, что, как показал опыт, только она могла дать.
Полина забралась на него сверху, поцеловала лицо и грудь, опустилась ниже. Дразня, вылизала дорожку к пупку и обратно. Стас бы вечно наслаждался этими ощущениями, но сил терпеть совсем не осталось. Подхватил под бедра, усадил на себя, и тут же – выдохнули со свистом, оба…
Ночь была долгая, наполненная криками и стонами. Простыни смялись, окна успели запотеть. Кто-то стучал в дверь, но они решили не отзываться – заняты были.
Полина спала, уткнувшись головой в его бок. Громову сон не шел, потому что сейчас он был счастлив. Такие блаженные моменты были редки и тем - более ощутимы. Следовало признать, что Полина – больше, чем очередная любовница. Больше, чем увлечение и прихоть, для привыкшего брать желаемое силой, мужчины. Не представлялось, что когда-то не сможет коснуться прекрасного тела, ощутить теплое дыхание и нежность губ. А от одной мысли, что к ней притронется кто-то другой, в душе начинался ураган.
Лежа в просторном гостиничном номере без сна, поглаживая посапывающую под боком девушку по волосам, Громов решил признаться себе, что влюбился, как мальчишка. Влюбился остро, болезненно и скорей всего, навсегда. Эта мысль не вызвала протеста. О чем-то таком он предполагал уже давно.
Тот бушующий смерч из разнообразных эмоций, что испытывал к Полине, не мог быть ничем иным.
И Стас решил добиться ее, чего бы это не стоило,
На этой мысли он уснул, обхватив девушку руками и ногами.
Что-то мешало ей дышать. Полина проснулась и, открыв глаза, первым делом увидела грудь Громова, поросшую светлыми волосками. Он навалился на нее всем своим медвежьим весом и мешал вздохнуть, но это была такая приятная тяжесть, что по лицу невольно растеклась улыбка. Девушка усмехнулась, мягко выползла из-под него и отправилась в душ. Когда вышла, Громов сидел на постели и тер глаза.
– Я заказал завтрак в номер, но пока его принесут, мы успеем сделать кое-что занятное. Иди сюда, девочка, - протянул руки, и Полина пошла.
Это был новый Громов. Он приглашал ее на свидания, и она соглашалась. Они ходили в театр, бывали в ресторанах, на различных выставках, а порой просто шатались по городу как пьяные – держась за руки и громко смеясь, разговаривая о разных пустяках. Охрана в бронированных джипах двигала черепашьей скоростью следом.
Стас был искренним. Он оказался интересным собеседником с отличным чувством юмора.
Не таясь, рассказывал о себе и с интересом слушал о ее жизни. Был галантным, мягким и казался влюбленным.
Полина много смеялась, и такой: веселой, беззаботной, с золотыми искрами в глазах, Стас видел ее впервые. Она была не просто красива, она была совершенна. На них засматривались, Громов чувствовал на себе завистливые взгляды, и от этого хотелось заливисто смеяться и громко кричать: «обломитесь, суки, это моя девчонка».
С каждым днем он влюблялся сильнее, хоть ему казалось, что больше – некуда. Она – его Полина, была настоящей, без алчного блеска в глазах, без наигранного жеманства.
Они занимались сексом исступленно, страстно, жарко. Он не мог насытиться, а она задыхалась от его чувств.
Прошел романтический, сладкий, как шоколад, месяц.
Они поужинали в ресторане, а после, по привычке уже, отправились к нему. Под утро, когда Полина задремала, Громов разбудил ее поцелуем, а после спросил:
– Выйдешь за меня, девочка?
И протянул квадратную коробочку, обитую мягким бархатом.
Ему казалось, что если сейчас возьмет, и откажет, то он снова запрет ее наверху, и на этот раз – ни за что не отпустит. Будет брать силой, опаивать снотворным, только бы стать, быть ближе.
В голове шумело, сердце билось часто, неровно. От ее ответа зависело всё.
Полина смотрела в лицо мужчине во все глаза. Видела там всю бурю эмоций, все страхи и сомнения. Тянуть не стала: кинулась Громову на шею, не заглядывая в протянутый футляр, поцеловала в висок и сказала:
– Да.
Свадьбу сыграли роскошную, хоть Полина и возражала. Отцу Громов понравился, и именно родитель настоял на пышной церемонии:
– Ты моя единственная дочь, не собираюсь скупиться, - заявил категорично.