Они уходят
Шрифт:
– Откуда же Вам знать, кто именно убийца?
– Мистер Тругор, я не первый год в нотариате и обрабатываю по несколько десятков завещаний в год. Думаете, это первый подобный случай? Все обиженные завещанием ведут себя идентично, правда, не все решаются на убийство…
– Зачем возводить субъективный опыт до правила? Доказательства у Вас имеются?
– Имеются и доказательства. Вы заметили, как нынче сильно стало коммунистическое движение? У них появился свой телеканал, они лоббируют свои интересы во власти. Откуда, Вы думаете, у них вдруг нашлись средства на все это безобразие? И да, знаете ли, к завещанию покойной прилагалась небольшая записка, которую я должен был передать младшему сыну по прошествии года после смерти матери. И вот пару дней назад я это сделал.
– Вы знакомы с ее содержанием?
– Да, он прочел мне ее. Точнее сперва он сам ознакомился
– Что же такого было в этом письме?
– Мадам написала ее с большой любовью к младшему сыну. Призналась, что он для нее самый близкий и родной человек. Что она тоже в юности чрезвычайно увлекалась коммунизмом, уже будучи замужем за биржевым магнатом, была постоянным членом оппозиционного подполья и даже родила второго сына от одного из его лидеров. Однако, жизнь убедила ее в том, что смена режима и экономического строя невозможна, всех ее друзей арестовали, сама она чудом избежала огласки, и с тех пор принялась ревниво оберегать дело мужа, внутри ощущая себя предателем собственных идеалов. А когда младший сын подрос и пошел по ее стопам, она еще сильнее возненавидела себя, поэтому и конфликтовала с ним. Впрочем, перед смертью она решила все же, что не допустит повторения собственной слабости у своего наследника, поэтому и не стала завещать ему ни гроша, чтобы он до конца дней остался коммунистом и закончил дело заключенного в тюрьму отца, ибо деньги и собственность способны в одночасье усыпить самые благородные порывы. Представляете, какой у него был шок, когда он все это прочел? Вышло так, что он поступил куда хуже своей матери.
– И что будет с ним теперь? Он пойдет сдаваться властям?
– Ничуть не бывало. Хотя он оставил за мной свободу поступить так, как я посчитаю нужным, но сам выдавать себя не намерен.
– И что же Вы?
– Я? Пусть все это будет на его совести, я не собираюсь вмешиваться в чужую жизнь. Если он когда-нибудь захочет ответить за свой поступок, он это сделает, а до той поры пускай копит на душе груз, с которым ему все равно рано или поздно придется иметь дело. А я тут ни при чем.
– И что же Вы хотели всем этим сказать? Что даже самые лучшие идеи, вроде коммунизма, не спасают человека от его естественных устремлений к наживе? Какова мораль Вашей истории?
– Мораль? Морали тут нет. Я просто коротал время, пока шредер обрабатывал очередную порцию бумаг Вашей супруги. Кстати, думаю, он уже закончил.
Глава 6
После ухода нотариуса я еще долго сидел в гостиной, прислушиваясь к отдаленным шумам на улице. Дверь в комнату Алианы он оставил открытой, но мне потребовалось совершить небольшое усилие над собой, чтобы войти в нее и посмотреть, что осталось от тайн жены. Массивный письменный стол, купленный еще до появления в ее жизни меня, по-прежнему стоял на месте, однако, его небрежно выдвинутые ящики, словно зубы нелепого дракона, зияли печальной пустотой. Дверцы книжного шкафа также были распахнуты, а на полках остались лишь следы пыли, напоминавшие о том, что их покойная ныне хозяйка была начитанным человеком. У противоположной стены ютилась крошечная софа, которую Алиана частенько использовала в качестве ночного ложа, и я горестно опустился на нее и закрыл лицо руками. Ну вот и все, с этой минуты началась моя новая жизнь.
Внизу противно зажужжала стеклопанель, я нехотя вынул из кармана пульт и перевел ее на аудиорежим громкой связи.
– Тру? – послышался робко-удивленный голосок Беты.
– Да, это я. Прости, разбираю старые вещи на чердаке, поэтому к камере подойти не могу…
– Как ты? Как все прошло у следователя?
Я медленно, лениво и односложно отвечал на все ее вопросы, а предложение приехать тут же отклонил: я никого не мог сейчас видеть, даже ее. В голосе Беты зазвучали нотки обиды.
– Понимаешь, Алю убили, и я не смогу продолжать спокойно жить дальше, пока не выясню, чьих это рук дело… А наши с тобой отношения при подобных обстоятельствах похожи на танцы на ее могиле.
– Но…
– Да, она не лучший представитель человечества, но я все ж таки прожил с ней восемь лет под одним потолком. Даже если бы мы с ней успели развестись, а с тобой – пожениться, я все равно не оставил бы это дело в покое. Тут что-то нечисто, Бета…
– Я ведь только хотела предложить тебе помощь. Ты рассказывал об Оранте. Если хочешь, я поеду к ней вместе с тобой.
– Беточка, но ты же работаешь…
– Я взяла отпуск с завтрашнего дня. Не хочу больше оставлять тебя одного.
Волна тепла залила мое сердце и вспыхнула перед глазами ярким салютом.
– Спасибо тебе, родная… – неловко пробормотал я.
В этот самый миг пальцы моей руки, по привычке скользнувшие в щель между спинкой и сиденьем софы, вдруг уперлись во что-то твердое. Я попытался нащупать, что это, продолжая ласково ворковать с Бетой, ухватил двумя пальцами какой-то тонкий предмет и через несколько секунд извлек из недр софы пыльную и помятую тетрадь в коленкоровой обложке. Я протер ее рукавом и медленно открыл. Она была от корки до корки исписана мелким женским почерком, каждая новая запись начиналась с даты. «Дневник! Ее дневник!» – промелькнула мысль, и я тут же поспешил отделаться от Беты, договорившись созвониться завтра утром, чтобы вместе отправиться к Оранте.
Первая запись в дневнике, судя по дате, была сделана в тот день, когда мы познакомились с Алианой, и я тут же погрузился в чтение.
С утра сломалась машина, и пришлось вызывать техсервис, чтобы отбуксировали ее на ремонт. Надо взяться за ум и отныне почаще ездить на техосмотр, чтобы подобного больше не повторилось. Хотя… именно сегодня я счастлива, что моя девочка подвела меня. Я никогда прежде не была так счастлива, как сегодня. Впрочем… как глупо все это… Я ведь еще несколько лет назад категорически запретила себе влюбляться в кого бы то ни было, ибо все время выходит какая-то нелепость – то чувства без взаимности, то взаимность без чувств. Я не способна понравиться мужчине, тем более такому, как он, и хватит об этом. Хватит сызнова кормить себя пустыми надеждами, все равно они никогда не оправдаются. Надо чаще смотреться в зеркало и вспоминать слова мамы о моем характере: Аля, на свете не найдется ни одного дурака, который захотел бы стать частью твоей никчемной жизни. Запомни это раз и навсегда. Тем более такой, как он.
Зачем он заговорил со мной? Я сидела тихо, смотрела в окно, старалась выглядеть как можно менее заметной для окружающих, но он зачем-то коснулся моего плеча, обжег обворожительной улыбкой и начал нести такие милые глупости, что я попросту потеряла дар речи и покраснела, наверное, до самых ушей, как школьница. Он спросил у меня телефон!
Впрочем, он ведь все равно никогда мне не позвонит, да и хватит уже об этом, сколько можно… Алиана, ты ни в ком не способна вызвать любовь! Сколько раз мне нужно повторить эту мантру, чтобы ты, наконец, усвоила это раз и навсегда. Ты останешься одна, а ребенка возьмешь из детского дома, потому что вряд ли кто-то решится позариться на твою честь, когда ты уже столько лет все ходишь в девочках. А он слишком хорош для того, чтобы разрушить колдовские чары. Оставь его в покое и не вздумай брать трубку, если он все же вспомнит о твоем существовании и все-таки позвонит.
Он НЕ позвонит! Я не хочу этого! Пусть он не позвонит! Господи, Господи, если Ты еще любишь меня, ПУСТЬ ОН ПОЗВОНИТ!
Я почувствовал, как по щекам моим катятся слезы, и захлопнул тетрадь. Она влюбилась в меня, влюбилась с первой же встречи, с первого взгляда! А мне она тогда показалась неплохой симпатичной женщиной, с которой можно провести пару ночей, чтобы немного повысить собственную значимость в своих же глазах. Я сам в тот момент долго не решался заговорить с интересной особой, сидевшей рядом со мной, да и весьма скромные успехи у женского пола никак не способствовали развитию уверенности в себе. Однако, я попробовал и промямлил какую-то несусветную глупость о погоде. Она же обдала меня холодным взглядом, полным презрения, но меня уже было не остановить. Родители требовали от меня внуков, и я просто должен был научиться знакомиться с женщинами. Я взял ее телефон больше для проформы, но позвонил уже на следующий вечер, когда понял, что денег на проститутку у меня нет. Тогда я еще не знал, с кем имею дело, и позвал ее в дешевенькое кафе на углу моей улицы – поближе к дому, чтобы иметь возможность потом пригласить ее на чай. Она и вправду явилась скромно одетая и почти не накрашенная с волосами, убранными в строгий пучок. Разговор у нас не клеился, но я так сильно хотел женщину, что готов был вытерпеть эти мучительные для нас обоих посиделки, чтобы потом затащить ее к себе в комнату, пока родители предусмотрительно отправились в гости к друзьям.