Они ведь едят щенков, правда?
Шрифт:
Глава 16
Мы хотим «шафрановой революции»
День был по-настоящему изматывающим. Фа так устал, что не в силах был дожидаться сообщения, и удалился в спальню в одиннадцать часов. Ган должен был разбудить его.
Он мгновенно уснул, как только голова его коснулась подушки. Уснул — но отнюдь не здоровым крепким сном: из синаптической щели опять выплыло мрачное наваждение.
И снова он — Прохладная Прозрачность — в жарком поту метался в постели, глядя на дымящуюся миску с пельменями, откуда
Президент КНР пробудился с тяжелым хрипом. Мадам Фа сейчас не было дома, она отправилась в Шэньчжэнь открывать новый родильный дом в рамках очередной пропагандистской кампании — требовалось как-то уравновесить недавнюю злополучную шумиху, поднятую из-за того, что на китайских помойках обнаружили множество мертвых новорожденных девочек.
Фа чувствовал, как сильно колотится у него сердце. Рукавом пижамы он вытер с лица пот, из термоса, стоявшего на прикроватном столике, налил стакан воды со льдом и выпил залпом.
Потом включил свет и посмотрел, который час. Четверть второго. Он подумал, не принять ли ему таблетку снотворного. Надо взять себя в руки. Сердце у него забилось еще быстрее — будто стучал барабан. Наверняка такое сердцебиение опасно. Чудовищный кошмар заставил его начисто забыть о том, что происходит сейчас на другом конце света. А в эти самые минуты…
…на кафедре в аудитории Института Дункана Нойхаузера в Кливленде стоял некий доктор Дэниел Койт, а подпись на миллионах телеэкранов гласила:
ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ СПЕЦИАЛИСТ ПО ФЕОХРОМОЦИТОМАМ.
Этому доктору Койту — человеку с приятным лицом, в белом халате — выпало сообщить миру серьезное известие, а именно — что болезнь Его Святейшества Далай-ламы достигла «неоперабельной», «завершающей» стадии. Когда доктора стали засыпать вопросами, он избегал таких слов, как «смертельный», «конечный» и «весьма прискорбный».
Тем временем, на другой стороне земного шара, президент Фа окончательно решил: да, он примет таблетку. Пожалуй, даже две таблетки. Хорошо, что мадам Фа сейчас в отъезде: она запретила бы ему принимать вторую.
Когда он отвинчивал крышечку флакона, послышался тихий стук в дверь: это пришел верный Ган. И этот стук напомнил Фа о событиях, произошедших в Огайо, США. О том, какими оказались новости, он догадался по выражению лица Гана.
— Сколько ему остается?
— Врач, который сделал заявление, пытался представить дело так, будто речь идет о банальной простуде, — сказал Ган. — Жизнерадостность — вот самая сильная американская страсть. Им всегда хочется веселиться. Быть может, месяц. Излечение невозможно — даже в Кливленде, штат Огайо, США.
Они поглядели друг на друга и кивнули. Поняв намек, Ган произнес:
— Значит, наш министр Ло все-таки оказался прав.
— Да, — ответил
Эти банальные похвалы президент произнес с максимальным энтузиазмом, на какой он был способен посреди ночи, еще не успокоив нервы после увиденного кошмара. Он сделал Гану гримасу, которая означала: Ладно, хватит уже этого.
Ган поглядел на своего начальника с беспокойством. Он заметил, насколько тот расстроен и напуган.
— Товарищ, вам… нехорошо?
Фа уставился в пол. Ган мгновенно все понял.
— Что — опять?
Фа кивнул.
— Да, опять несварение.
— Давайте я пошлю за доктором Ху, — предложил Ган.
Доктор Ху пользовал партийную элиту. Он был превосходным врачом — выпускником Гарварда. Практиковал современные методы, но вместе с тем был увлеченным травником.
— Разве доктор Ху здесь поможет? — спросил Фа.
Фа и Ган сохраняли кошмар в секрете. Если бы тайну прознала госбезопасность, это не сулило бы ничего хорошего. МГБ бдительно следило за состоянием здоровья всех высших партийцев. Если бы руководству стало известно, что Фа — их восходящая звезда, — подвержен странным ночным сновидениям, то… в общем, нет, этого никак нельзя допускать. Спокойствие и хладнокровие — не важно, врожденные или нет, — вот качества, чрезвычайно ценившиеся в высших эшелонах Коммунистической партии Китая.
Фа даже от жены держал в тайне сокровенные подробности кошмара и проклятье ламы. К чему пугать ее суевериями и колдовством? Мадам Фа, не зная об истинной причине тревожных сновидений мужа, объясняла все это несчастным случаем из его детства — когда восьмилетний Фа съел пельменей с несвежими креветками, и вот это-то пищевое отравление оказалось травмирующим эпизодом.
Ну, а чтобы рассказывать про эти кошмары доктору Ху — нет, об этом даже речи быть не может. И без того положение Фа было достаточно шатким — не хватало еще, чтобы до Ло Говея дошли сведения о том, что вождь народа и партии, президент Китая, верит в то, что истеричный тибетский монах, когда его тащили на расстрел, наложил на него проклятье!
Ган сказал:
— Я просто подумал… о его успокоительных травяных чаях. Они ведь помогают и при несварении.
— Успокоительные, — фыркнул Фа. — Да, пожалуй, успокоительное средство мне не помешает.
И он импульсивным, капризным движением руки взял сигаретную пачку. Закурил и глубоко затянулся. Потом предложил Гану. Ган практиковал Четвертое Усовершенствование уже давно — еще до того, как оно было сформулировано в качестве линии государственной политики, — однако из товарищеской солидарности взял сигарету. Президент поднес зажигалку. Ган сделал вид, будто затягивается.