Они выбрали ночь
Шрифт:
Он снова вспомнил сон и ощутил, как по телу пробежала странная дрожь. Та же улица, повозка, возница… Живые картинки, вернули его в недавний ночной кошмар. Все до мельчайших подробностей.
Перо мгновенно исчезло в потайном кармане сюртука, оставив разгадку тайн до лучших времен.
Видение отступило, но странное беспокойство продолжило тяготить душу инспектора, а череда мыслей – путаться среди предположений, догадок и украшенных налетом безумия идей.
Поверить или нет? Все доводы и доказательства, которыми так любил козырять молодой констебль,
А может быть совпадение?
Ни одного довода! Ни одного контраргумента! Никакой маломальской зацепки!
С чем сравнить? Сопоставить? На что сослаться?!
Гонимый хаотичными мыслями, Джинкс внезапно осекся.
Стоп! Как он мог забыть?!
Лучший студент университета Правдивости, надежда и будущая гроза преступного мира, оплошал. За такую несобранность преподаватели наверняка отходили бы его розгами.
Привычная дотошность, заставила констебля идти по пути наименьшего сопротивления и в конечном итоге, привела в тупик.
'Неудивительно'.
Что мог рассказать ему старый инспектор Ла Руф и погрязший в человеческих останках доктор Монсфрит, если они изначально не рассматривали данную смерть как плоды небесной кары. А стало быть, возникал второй, вполне закономерный вопрос: был ли бедный возница единственной жертвой ворона?
Сравнение. Упрямый факт способный изменить картину происшедшего коренным образом.
Только кто в состоянии с полной уверенностью ответить: где и каким образом умер человек. Город последние годы не очень-то поддавался на пустые слухи и россказни о загадочных призраках, вершивших судьбу беззащитных прохожих.
Внезапно Джинкс почувствовал настоящее озарение. Возможно истории о таинственных смертях – если такие существовали, кружа среди серых трущоб – могли копиться только в одном месте. Наполняясь подробностями и обретая покой среди вечных могил, они умирали вместе со своими героями, сохраняя истинную правду в неприкосновенности.
Приободренный духом, Джинкс смело зашагал в сторону Старого городского кладбища, желая как можно скорее пролить свет на призрачный покров своего расследования.
4
Эта часть города для местных жителей казалась самым спокойным местом на всем белом свете. И хотя многие из них никогда в своей жизни не покидали пределов Прентвиля, уверенность в данном утверждении была велика, и оснований думать подобным образом, с каждым годом, становилось все больше.
Тенистые аллеи, оберегая крохотные портовые улочки города, уходя куда-то вверх и теряясь в густых рощах, всегда успокаивали и вызывали в сердцах людей только умиротворение. Приветливые и миролюбивые товарки редко видели здесь уличные потасовки, и еще реже до их слуха доносилась грубая речь. Говорят, что здесь любому кто предпочитал дневному свету мрак ночных улиц – становилось не по себе, и он старался скорее покинуть эту часть города, скрывшись в лабиринтах отдаленных
Возможно, это было лишь очередное заблуждение, не успевшее обрасти противоречиями и лопнуть, словно мыльный пузырь, где-нибудь среди торговых рядов, дав место новой, невероятной сплетни.
Шрам постоял немного у небольшого шумного фонтана и, отдышавшись, направился дальше. Серое безжизненное лицо за несколько последних часов стало абсолютно белым, словно его как кусок теста вываляли в муке.
Пустые звуки прибывающего в легкой дреме квартала, отскакивали от пожилого ремесленника как от стенки. Никаких эмоций. Только отрывистые воспоминания. Кажется, Шрам сделал фигурку местной жертвы второй по счету – молодая товарка даже не успела испугаться, ощутив на шее тонкую петлю.
Остановившись возле высокого резного забора с изображением святых мучеников, мастер закашлял и смачно плюнул на пыльные булыжники. С каждым годом он все острее ощущал приближение старости.
– Эй, рвань! А ну пошел вон! – белобрысый верзила кинул в сторону убийцы презрительный взгляд.
Мастер промолчал.
– Ты че, глухой? Я сказал: пошел прочь, старикашка! – незнакомец протянул руку и замер.
– Скажи Кайоту, что он дождался своего давнего приятеля.
Верзила, испуганно сглотнул и опустил взгляд на холодное лезвие, которое едва касалось его живота.
Злобная улыбка, казалось, отражала на лице мастера гораздо больше эмоций, чем могло показаться на первый взгляд.
Его вели по широкой каменной лестнице, проводили из зала в зал, молча исполняя неведомый приказ. В любом другом случае он не смог бы попасть даже на порог этого шикарного дома.
Шрам двигался молча, не задавая лишних вопросов и не кидая по сторонам лишних взглядов. Его глаза и без того с легкостью выхватывали из богатого интерьера необходимые детали, что еще раз доказывало – он не ошибся.
Дом принадлежал не ворчливому снобу или напыщенному сэру. Все слишком сдержано, но не скупо, из чего можно было сделать простой вывод – хозяин знает цену вещам, но не принадлежит к когорте избранных Магистрата. Подобной особенностью обладали в основном тонкие ценители прекрасного или проще сказать – истинные коллекционеры.
Остановившись возле огромной картины, исполненной в темных тонах, Шрам с интересом вгляделся в лицо напуганной до смерти девушки, на которую из темноты улиц взирало неведомое чудовище.
– Вас ждут, – более чем учтиво напомнил один из проводников.
Дверь в огромный кабинет, открылась со скрипом, который напомнил мастеру протяжный стон умирающего кондитера – это было его шестое убийство.
Комната оказалась просторной, с множеством лакированных шкафов, украшенных резными рисунками. Посередине стоял массивный дубовый стол и несколько простетских стульев, будто хозяин кабинета навязчиво пытался поставить себя выше своих гостей. Но Шрама мало интересовал этот противоречивый факт. Уже давно звон монет стал для него пустым звуком, и проявление роскоши вызывало только протяжное урчание в желудке.