Они выбрали ночь
Шрифт:
– Стало быть...
– Стало быть, ваше благородные сэры и леди одетые в дорогую одежду и надушенные бесценными свежайшими духами по сути своей кладезь порока, - докончил за констебля Заговорщик.
Джинкс недоверчиво воззрился на фантома.
– Что же это получается: мы, будто пустой кошелек, живя, забираем с собой всю мелочь собственных ошибок?
– Не только мелочь, а порой и целый золотой запас.
– Заговорщик грустно улыбнулся, словно в том была беда и его собственной земной жизни.
– Но этого
– данный факт не укладывался в голове констебля.
– Получается, закоренелые преступники, и все те, кто обходят стороной закон, большие праведники, нежели те - кто соблюдает все возможные указания и распоряжения?!
– Только, так ли верны все ваши законы, мистер полицейский. Подумайте... Не подрывают ли они вашу веру в справедливость?
Джинкс заметил, как глаза сэра Заговорщика победно сверкнули.
– Выходит вся наша законодательная система - это медленное и верное падение в бездну...
Служитель закона не верил собственным словам, но червь сомнения уже поселился в его душе и с каждым новым словом, произнесенным фантомом - грыз его все сильнее.
– Вся ваша жизнь - это верные шаги к скорой смерти, констебль, - спокойно согласился сэр Заговорщик.
– Но церковь, магистрат! Они не допустят!
– попытался схватиться за спасительную соломинку мистер Форсберг.
– Глупость!
– резко оборвал его фантом.
– Вас может спасти только праведный человек и не более того. Все остальное - пустой звук.
Джинкс замолчал. Подобное не укладывалось в голове, но у него не было причин не доверять сэру Заговорщику.
– У нас есть шанс.
Голос фантома прозвучал как гром среди ясного неба.
Отойдя в сторону, констебль обессилено повалился на поросший серым мхом валун и пустым взглядом уставился на соседний дом.
– В чем же будет состоять моя помощь?
– не отводя взора, одними губами прошептал Джинкс.
– Твоя задача найти того единственного, кто не в силах совершить зло. Того, чья жизнь белее первого снега.
Насупившись, констебль перевел взгляд на Заговорщика, но так и не нашелся что ответить.
Фантом продолжил:
– Тех, кто носит облачения Всеединого и восхваляет его молитвами - можешь отбросить сразу. В них не сыскать и капли праведности.
– Тогда как же мне понять?
– Я помогу тебе, - сухо ответил Заговорщик и наставительно пояснил: - Только учти, когда круг замкнется и Прентвиль лишиться своего тринадцатого праведника, ваш город утонет в огненной реке, и не кому не найдется спасения.
5
Забыв обо всех тревогах и заботах, Люси смотрела на пустынную дорогу, держа в руке практически потухшую свечу. Ей нечасто приходилось совершать необдуманные поступки, но когда подобное все-таки случалось, она готова была провалиться сквозь землю, лишь
Пациенты 'Безнадеги' пытались утешить ее - говорили о вере и искупление, о бесконечности земных мытарств и неизбежности фатума, но девушка не хотела слушать, срывалась на крик и исходила на слезы. За какую-то неделю она потеряла второго близкого человека. И эта неизбежность рвала ее на части - не давая возможности выговориться, избавившись тем самым от кошмарных воспоминаний.
Она винила только себя и никого другого. Если бы ни эти бессмысленные попытки вернуть брата, желание вторгнуться в потустороннее - Джинкс был жив. Но ее безрассудство наказало Люси, не оставив шанса на спасение.
Смахнув слезу, девушка направилась к дому, так и не получив облегчения. Молитвы остались без ответа.
Сегодняшний день обещал стать долгим и хлопотным: сегодня девушку ждали в детской школе для одиноких детей, затем в приюте для обездоленных, а вечером - она пела песни в местном церковном хоре.
Вернувшись домой, Люси надела домотканое платье и, накинув на плечи темную шаль - в знак скорби - направилась на улицу мастеров.
Последний месяц она с трудом выдерживала бешеный ритм города. Доктор Розвельт списывал ее постоянные головокружения на недостаток полезных фруктов, а внезапную хворь - на перемену строптивой погоды. Сама же Люси была уверена, что Прентвиль непомерно давит на нее своими каменными стенами и душит мрачными проулками и тупиками.
Врачи подобную теорию отрицали и в дальнейшем в ответ только мило улыбались, разводя руками: ' мол, эдакое предположение не для наших светлых умов'.
Люси их понимала.
Тяжело передать словами, собственные переживания, а уж узреть в этих самых переживаниях мистическую составляющую - и вовсе невозможно. Люди столь благородной профессии не терпели подобных оговорок и ссылок на неведомое. У них всегда существовали иные, более закономерные объяснения любой, даже самой диковинной болезни.
Оказавшись на улице, Люси первым делом бросила короткий взгляд на дальнюю часть улицы - там, где располагались портовые доки. Шепот моря был приятен и невероятно успокаивал израненную душу. Набравшись сил, девушка направилась в цивилизованную часть города. Здесь в квартале Отрешенных, она называлась Тщеславной дырой и, по мнению Люси - полностью оправдывала свое название.
Здесь не было очевидного зла, но между этим, идеальное общество не избавилось от греховных помыслов. Под маской доброты и милосердия, ненависть и безразличие процветали среди благочестивцев еще сильнее, чем в квартале Отрешенных.