Они знали
Шрифт:
Неудивительно, что очень скоро взаимная ненависть Поттера и нашего декана сделалась в Хогвартсе притчей во языцех. А вот меня считали на факультете его любимцем, тем более что по зельеварению я успевал вполне неплохо - лучше, чем по многим другим предметам. Однако на самом деле все мои попытки сблизиться с ним терпели фиаско. Сначала я думал, что он просто не любит фамильярности на работе, но потом заметил, что даже и дома он видит во мне лишь сына своего близкого друга и только. Снейп не подпускал к себе никого - ни коллег, ни учеников, ни даже друзей и старых соратников. На моем четвертом курсе он целых полгода даже не показывал виду, что знаком с директором Дурмстранга Каркаровым. Последний неоднократно пытался поговорить с ним о чем-то, даже один раз явился прямо на урок (через два года я узнал, наконец, в чем там было дело), но профессор его выпроваживал. Во время Святочного бала, куда я пошел с Пэнси Паркинсон, я видел их вместе. Они были единственными, кто не танцевал тогда. Кстати, именно на том балу я впервые заметил Асторию Гринграсс. Она была очень похожа на фотографии
Поттер, который в тот год оказался неожиданно четвертым чемпионом от Хогвартса, пришел на бал с Патил. Пэнси прожужжала мне все уши о том, что он мечтал заполучить Чанг с Рэйвенкло, с которой явился Диггори - чемпион Хаффлпаффа. Но больше всего поразила всех Грейнджер, оказавшаяся партнершей Крама. Впрочем, скоро мне наскучило разбираться в перипетиях чужих личных отношений и я отдался веселью.
На Рождество я поехал не домой, а в гости к Грегори. Возможно, отец в то время тоже предвидел возвращение Темного Лорда, почему и дал мне разрешение. Тогда-то я и соприкоснулся теснее с тайной профессора Снейпа. Как-то в один из дней, я Блез и Грегори сидели в его спальне и от нечего делать рассматривали выпускные альбомы его родителей. Конечно, мы знали о традиции фотографироваться всем вместе при окончании школы, но, как правило, ученики разных факультетов все же старались сняться вместе со своими друзьями. В одном из альбомов, изображающем выпуск 1978 года, все студенты, хоть и были сняты вместе, держались именно группами по факультетам, возле своих деканов. Блез мгновенно нашел свою мать - в слизеринской группе она сразу выделялась ослепительной красотой и роскошным нарядом. А я с любопытством увидел профессора Снейпа. Его было нетрудно узнать, он не сильно изменился со своих восемнадцати лет. Стоял немного в стороне от всех с обычным хмурым выражением лица, галстук сбился набок, брови нахмурены и ни малейшей радости в глазах, как у всех остальных. К тому же он все время поворачивал голову куда-то в сторону, туда, где стояли гриффиндорцы в красно-золотых шарфах. Посередине расположилась пара - юноша и девушка. Парень - высокий с растрепанными черными волосами так походил на Гарри Поттера, что не нужно было быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться кто это. Конечно же его папаша! Я слышал о нем несколько раз. Такой же идиот, как и все гриффиндорцы и тоже квиддичная звезда. Макгонагалл всегда говорила, что у Поттера от него талант. Он обнимал за талию очень красивую рыжеволосую девушку, по всей видимости, мать нашего героя. На нее-то и был направлен взгляд Снейпа. Тут-то я и вспомнил, как однажды то ли мама, то ли отец упоминали о том, что он будто бы в школе увлекался ею. Я, конечно, не верил в это - она ведь была маглорожденной. Когда я поделился предположением с друзьями - они тоже не поверили. Блез, например, произнес примерно то же самое, что он два года спустя сказал Пэнси, когда она его заподозрила в симпатии к младшей Уизли. Сейчас я просто с трудом могу примириться с тем, насколько циничны мы тогда были, несмотря на свой возраст. Почти дети, мы не верили ни в какую любовь, точнее прекрасно знали, что любить можно лишь тех, кто того достоин - а о том, кто это может быть у нас были свои представления. И уж никак ими не могли быть грязнокровки.
С тем же цинизмом отнесся я летом к смерти Диггори и возвращению Темного Лорда. Приехав домой, я обнаружил моих родителей крайне взволнованными. Отец был на том кладбище, про которое рассказывал Поттер и сумел уверить повелителя в своей верности ему. Тот милостиво вернул нашей семье свое благоволение. Отец рассказал, что профессор Снейп явился два часа спустя, поклялся в преданности господину и сообщил ему целую кучу полезных сведений о Дамблдоре и об Ордене Феникса. Отец, как мне показалось, радовался, что его другу удалось выкрутиться, хотя, как он сказал маме, он и не сомневался в том, что хитрец сумеет это сделать. Мама же вздохнула с откровенным облегчением, узнав, что профессора Снейпа простили. Потом отец сказал, что повелителю угодно держать до поры до времени в тайне свое возвращение. Никто не должен знать об этом. Для этого мы должны были твердить, что Поттер и Дамблдор врут о его возвращении. Планировалось развернуть против них целую кампанию в «Пророке». Мне эта идея показалась замечательной - я уже успел убедиться в могуществе прессы на собственном опыте. При помощи Риты Скитер мне целый год удавалось дискредитировать Поттера, Грейнджер и Хагрида. Было даже жаль, что прыткая журналистка временно «вне игры».
Впрочем, в тот год у нас появился союзник - Долорес Амбридж, инспектор из Министерства. Она делала все, чтобы доказать несостоятельность Дамблдора, как директора. И наш факультет стал ей ценной подмогой. То, что она запретила нам изучать практику Темных Искусств бесило гриффиндорцев, но слизеринцев не огорчало ничуть. Мы все знали, что наши родители сами научат нас всему, что нужно. Позже Астория признавалась мне, что именно тогда она по-настоящему осознала свои чувства ко мне.
Тем не менее, ничего полезного об Ордене Феникса узнать не удавалось. Профессор Снейп искусно исполнял роль двойного агента - Темный Лорд был уверен, что его верность Дамблдору, лишь маска. Также думали и все мы. Отец тоже ничего не подозревал. Он заранее предупредил Амбридж по поводу своего друга, что сказалось на ее обращении с ним. Во всяком случае, инспектируя его уроки, она всегда была корректнее, чем с другими профессорами. В то же время гриффиндорцев и Поттера
Я тоже прекрасно помню поведение нашего декана на том злополучном матче по квиддичу. На самом деле Джонсон сказала тогда правду - меня просто злило то, что Поттер лучше меня играет в квиддич. Я ведь всегда считал себя хорошим игроком, но Гарри Поттер все равно оставался куда более талантливым. Но, как бы странно это ни звучало, мне хочется попросить прощения за те оскорбления, которые я позволил себе тогда не у Поттера, а у профессора Снейпа. Точнее, только за одно оскорбление. То самое, за которое Поттер и Джордж Уизли избили меня тогда. Жаль, что это теперь невозможно…
Я помню, как ко мне в тот момент подошла Астория с несколькими другими девчонками с нашего факультета. Она склонилась надо мной, и я почувствовал, как боль от ударов слабеет. Краем уха я слышал, как орут друг на друга Джонсон и Монтегю. Видел я и то, как приблизился к нам профессор Снейп, как Джонсон что-то объясняла ему, возмущенно жестикулируя - наверное расписывала в красках мой возмутительный поступок, как коротко возражал ей Монтегю. Вдруг, после одной фразы Джонсон, лицо нашего декана вдруг исказилось. Оно стало таким, что я сжался в комок - мне почудилось, что он сейчас меня ударит. Я был в недоумении: почему мои обидные слова в адрес матери Поттера вызвали у профессора такую реакцию. Правда, он довольно быстро овладел собой и быстро ушел с поля. А я снова повернулся к Астории, все еще стоявший надо мной. Наверное, именно тогда я понял, что чувствую к этой девушке нечто особенное. Но тогда я постарался отмахнуться от этих мыслей, казавшихся мне совершенно неподобающими наследнику рода Малфоев. В гостиной, несколько придя в себя, я с большим удовольствием узнал о наказании, которому Амбридж подвергла Поттера и обоих Уизли - им запретили летать навсегда. Теперь никто не сомневался, что Кубок по квиддичу будет у нас в кармане, если, конечно, мы выиграем остальные матчи.
Наибольшего расцвета наша власть достигла в тот короткий период, когда Амбридж была директором школы. Конечно, никто не признавал ее директором - даже Хогвартс. Каменная горгулья не впустила ее в кабинет Дамблдора и портреты замка не исполняли ее распоряжений. Сейчас, вспоминая об этом я удивляюсь, как же все мы могли быть настолько слепы - ну ладно еще гриффиндорцы, но мы! Ведь профессора Снейпа магия замка признала…
Астория не входила в Инспекционную Дружину. Теперь я понимаю, что это был очень умный поступок, потому что после побега старших Уизли на нас ополчилась вся школа. Даже на меня пару раз насылали какие-то мерзкие проклятья. Но это было сущей ерундой по сравнению с тем, что ждало меня впереди.
Я знал, что отцу поручено возглавить операцию в Министерстве Магии. Пожиратели Смерти должны были отобрать у Поттера и его друзей какое-то пророчество. Способ заманить Поттера в Отдел Тайн был подсказан маме каким-то полусумасшедшим эльфом, явившимся к моей матери и тетке, незадолго перед тем сбежавшей из Азкабана. Впрочем, о ней мне не хочется говорить - Беллатрикс Лестрейндж была одним из самых худших кошмаров, как для моей матери, так и для меня самого.
В общем - мой шок, когда я узнал, что операция в Министерстве провалена, а отец и все остальные, кроме тетки захвачены Дамблдором и арестованы, трудно описать словами. Я был совершенно раздавлен. В первую очередь я беспокоился о своей матери. Для нее это тоже должно было стать ужасным ударом. Даже то, что Поттер и компания напали не меня в поезде по дороге обратно в Лондон не так огорчало и выбивало из колеи, как потерянное и испуганное лицо матери.
Лето было ужасным - по поместью рыскали авроры и работники Министерства, обыск следовал за обыском. А потом… Потом я получил черную метку и первое свое задание. Убить Дамблдора. Сначала я раздувался от гордости - мне потребовалось целых полгода, чтобы понять: мне просто-напросто подписали смертный приговор.
Однако моя мать поняла это значительно скорее. То, что она обратилась за помощью к Северусу Снейпу меня не удивило - мама всегда ему доверяла. Но вот Непреложный Обет стал действительно новостью. Теперь я понимаю, что он спас мне жизнь, причем дважды, а тогда я был уверен, что он хочет украсть у меня славу, выполнив задание Темного Лорда вместо меня. Подробности моих попыток убить директора школы известны всем, так что подробно говорить о них нет смысла. Видит Мерлин, что я на самом деле не хотел случайных жертв. Нет, мне не было жаль ни Белл, ни Уизли, когда они пострадали из-за меня. Я слишком волновался за собственную жизнь и жизни своих родителей. Невыполнение задания грозило смертью не только мне, но и им.
Весь год я пытался починить этот проклятый Исчезающий Шкаф. Я забросил учебу, съехал в оценках, даже в любимом зельеварении, в котором Поттер неожиданно для всех начал делать поразительные успехи. Больше всего угнетала невозможность поделиться с кем-нибудь своей бедой. В конце-концов я докатился до бесед с привидением…
Лишь к концу года мой план увенчался успехом. На руку сыграло и то, что Поттер и Дамблдор в ту ночь покинули Хогвартс. Я провел Пожирателей Смерти в школу и затем на Астрономическую Башню. К несчастью, нам помешал Орден Феникса и Отряд Дамблдора, которые принялись сражаться с необычайной яростью. Я плохо помню, как добрался до Астрономической Башни, плохо помню, что я говорил Дамблдору и что он мне отвечал. Зато я навсегда запомню выражение лица человека, о котором мы все не знали ровным счетом ничего.