Оно
Шрифт:
ухо внутри его головы: оно продолжало слушать этот звук дз-зинн.Глаз внутри его головы: он продолжал видеть голову Виктора, поднимающуюся на конце той пружины, веки, щеки и лоб залиты кровью.
Генри посмотрел налево и увидел, что дома сменились высокой черной шпалерой живой изгороди. Над ней вырисовывалась узкая, мрачная викторианская махина теологической семинарии. Света нигде не было. Семинария выпустила свой последний класс в июне 1974 г. Тем летом она закрыла свои двери, и теперь все, что гуляло там, гуляло в одиночестве.., и только по разрешению кружка
Он подошел к дорожке, которая вела к главному входу. Она перегораживалась тяжелой цепью, на которой висела металлическая табличка: «НЕ НАРУШАЙТЕ ПРАВО ВЛАДЕНИЯ ТРЕБУЕТСЯ ОРДЕР ДЕРРИЙСКОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ».
Ноги Генри запутались на этой дорожке, и он снова тяжело упал – шмяк!
– на мостовую. Впереди какая-то машина сворачивала на Канзас-стрит с Хоторна. Передние фары залили улицу. Генри боролся с ослепительным светом достаточно долго, чтобы увидеть огни наверху: это была полицейская машина.
Он пролез под цепью и пополз налево, так что оказался за изгородью. Ночная роса освежила его разгоряченное лицо. Он лежал лицом вниз, поворачивая голову из стороны в сторону, смачивая щеки и утоляя жажду всем, что мог пить.
Полицейская машина проехала мимо, не замедляя движения.
Затем вдруг вспыхнули ее огоньки-стаканы, смывая темноту колеблющимися голубыми импульсами света. На пустынных улицах не было необходимости в сирене, но Генри услышал, что она издала во всю мощь резкий пронзительный звук.
Пойман, я пойман, -быстро говорил его мозг.., и затем он понял, что полицейская машина направлялась дальше, на Канзас-стрит. Через минуту адский пронзительный звук заполнил ночь, долетая до него с юга. Он представил себе некоего огромного бархатного кота, прыгающего из темноты, глаза зеленые, мягкая шерсть, Оно в новом обличье, пришедшее за ним, пришедшее сожрать его.
Понемногу (и только когда пронзительный звук начал отдаляться) он сообразил, что это была скорая помощь, ехавшая в ту же сторону, куда направилась полицейская машина. Он лежал дрожа на мокрой траве, слишком холодной, борясь (ворчание кузен жужжание кузен камень он катится у нас цыпленок в сарае, какой сарай чей сарай мой)с тошнотой. Он боялся, что, если его стошнит, то все его кишки вылетят наружу.., а надо было еще заполучить тех пятерых.
Скорая помощь и полицейская машина. Куда они направляются? В Библиотеку, конечно. Ниггер. Но они опоздали. Я вмазал ему. Можете выключить свои сирены, мальчики. Он не услышит. Он такой же мертвый, как фонарный столб. Он...
Но так ли это?
Генри облизал свои шелушащиеся губы сухим языком. Если бы он был мертв, ночью не было бы никакой воющей сирены. Если только ниггер не вызвал их. Поэтому, может быть – только может быть,ниггер не был мертв.
– Нет, – выдохнул Генри. Он перевернулся на спину и уставился в небо, на биллионы звезд там, наверху. Оно пришло оттуда, он знал. Откуда-то с этого неба.
Оно (пришло из космоса с похотью к земным женщинам пришло
Он закрыл глаза, дрожа и скрестив руки на животе, и подумал:
Ниггер мертв. Кто-то услышал, как мы деремся, и вызвал полицейских посмотреть, вот и все.
Тогда зачем «скорая»?
– Заткнись, заткнись! – взревел Генри. Он почувствовал снова старую ярость; он вспомнил, как они надували его снова и снова в прежние дни – эти прежние дни казались такими близкими и такими животрепещущими сейчас, – как каждый раз они ускользали у него из пальцев. Как в тот последний день, после того как Белч увидел, как эта шлюха бежит по Канзас-стрит к Барренсу. Он помнил это, о, да, он помнил это достаточно ясно. Когда вас бьют по яйцам, вы это помните. С ним это случалось снова и снова в то лето.
Генри отчаянно пытался сесть, вздрагивая от кинжальной боли у него в кишках.
Виктор и Белч помогли ему тогда спуститься в Барренс. Он шел очень быстро несмотря на боль, которая захлестнула его и ударяла в пах и в низ живота. Пришло время закончить это. Они шли по тропе к прогалине, от которой пять-шесть тропинок лучами расходились, как нити паутины. Да, там играли дети; не надо было быть детективом, чтобы увидеть это. Там валялись фантики от конфет, несколько досок и рассыпанные опилки, как будто здесь что-то строили.
Он, помнится, стоял в центре прогалины и рассматривал деревья, пытаясь найти их домик на дереве. Он бы увидел его и забрался бы наверх, и девчонка бы съежилась там от страха, и он бы взял нож, чтобы перерезать ей горло, и сжимал бы ее соски, приятные и мягкие, пока она не перестала бы двигаться.
Но он не смог увидеть никакого домика на дереве, то же самое Белч и Виктор. Старая знакомая ярость поднялась в горле. Он и Виктор оставили Белча караулить просвет, пока сами пошли к реке. Но там тоже не было никакого признака девчонки. Он, помнится, наклонился, поднял камень и
8
Барренс, 12.55
швырнул его далеко в ручей, раздраженный и сбитый с толку.
– Куда, е-мое, она ушла? – требовательно спросил он, оборачиваясь к Виктору.
Виктор медленно покачал головой.
– Не знаю, – сказал он. – У тебя течет кровь. Генри посмотрел вниз и увидел темное пятно размером с двадцатипятицентовую монету в паху своих джинсов. Сильная боль переходила в слабую, пульсирующую, но его трусы были слишком маленькими и слишком тесными. Яйца его разбухали. Он снова почувствовал гнев внутри, что-то вроде веревки, связанной узлом вокруг сердца. Это сделала она.