Оно
Шрифт:
Она посмотрела на него недоверчиво, ее красные волосы рассыпались по подушке, на ней не было ничего, кроме трусиков. Просто смотреть на нее вот так заставляло его машину работать снова. Он кивнул.
– Продолжай, -сказал он. – Все верно.
Через три месяца они официально поженились. Пришло двое его друзей и один ее, которого звали Кей Маккол; Том назвал его «трахатель грудастых феминисток».
Все эти воспоминания прошли через мозг Тома в доли секунды, как быстрая съемка, когда он стоял в дверях, наблюдая за ней. Она зарылась в нижнем ящике шкафа, и сейчас кидала в чемодан нижнее белье –
Между тем Том Роган прошел по ворсистому коврику к гардеробу. Ноги у него были голые и поступь бесшумная, как дуновение бриза. Сигарета. Вот что на самом деле свело его с ума. Прошло много времени с тех пор, как она получила свой первый урок. С тех пор были другие уроки, много других, и были жаркие денечки, когда она носила блузы с длинными рукавами или даже глухие свитера, застегнутые по самую шею. Серые дни, когда она носила солнцезащитные очки. Но тот первый урок был таким неожиданным и основательным...
Он забыл телефонный звонок, который разбил его сон. Сигарета. Если она сейчас курила, значит, забыла Тома Рогана. Временно, конечно, только временно, но даже временно было чертовски долго. Что могло ее заставить забыть – не имело значения. Такое не должно случаться в доме ни по какой причине.
На внутренней стороне дверцы шкафа висел на крючке широкий черный кожаный ремень. На нем не было пряжки – он давно ее снял. На том конце, где была пряжка, он был сдвоен, и эта сдвоенная часть образовала петлю, в которую Том Роган сейчас засунул руку.
"Том, ты плохо вел себя!
– говорила иногда его мать – впрочем вернее было бы сказать не «иногда», а «часто». – Иди сюда, Томми. Я должна тебя выпороть". Жизнь его в детстве шла от порки до порки. В конце концов он сбежал в Викита Колледж, но, очевидно, полное бегство невозможно – он продолжал слышать ее голос во сне: «Иди сюда, Томми. Я должна тебя выпороть. Выпороть...»
Он был самым старшим из четверых. Через три месяца после рождения младшего Ральф Роган умер – ну, «умер», может быть, не слишком точное слово; вернее было бы сказать «покончил с собой» поскольку щедро плеснул щелока в стакан джина и залпом выпил эту адскую смесь, сидя в спальне. Миссис Роган нашла работу на заводе Форда. Том, хотя ему было только одиннадцать, стал " семье мужчиной. И если он баловался, если младенец запачкал пеленки после ухода сиделки и они оставались грязными, когда мама возвращалась домой.., если он забыл перевести Меган на углу Броуд Стрит после яслей и эта носатая миссис Гант видела.., если он, случалось, смотрел «Американ Бэндстрэен», а Джо в это время устраивала беспорядок на кухне.., по любому поводу из тысячи возможных.., уложив малышей в постели, мать вытаскивала огромную палку и приговаривала как заклинание: «Иди сюда, Томми. Я должна тебя выпороть».
Лучше пороть, чем быть поротым.
И даже если он ничему больше не научился на широкой дороге жизни, этому уж он научился.
Том еще раз прищелкнул свободным концом ремня и сжал его в кулаке. Это давало чувство уверенности и превосходства. Кожаный ремень спускался из его сжатого кулака, как мертвая змея. Головная боль прошла.
Она нашла то, что искала в глубине ящика: старый белый хлопчатобумажный бюстгальтер с чашечками. Мысль о том, что этот поздний Звонок мог быть от любовника, возникла у него в голове и тут же исчезла. Это было бы забавно. Женщина, собирающаяся встретиться с любовником, не берет выцветшие блузки и хлопчатобумажное белье. Она бы не могла.
– Беверли, – сказал он мягко, и она тут же, вздрогнув, с широко открытыми глазами, распущенными волосами, повернулась к нему.
Ремень поколебался.., немного опустился. Он уставился на нее, опять почувствовав легкий толчок беспокойства. Да, вот так она смотрела перед большими шоу, и он понимал, что то была смесь страха и некой агрессивности, голова ее словно была наполнена светильным газом: одна искра – и взорвется. Она рассматривала эти шоу не как возможность отколоться от «Делиа Фэшнз», открыть свое дело и перестроить свою жизнь и даже судьбу. Будь это так, у нее все сложилось бы наилучшим образом. Но она была слишком талантлива, чтобы удовлетвориться этим. Она рассматривала эти шоу как своего рода суперэкзамен, на котором ее оценивают строгие учителя. В этих случаях перед ней возникало некое существо без лица. И называлось это безликое существо – власть.
И сейчас лицо ее с широко раскрытыми глазами выражало такую нервозность. И не только лицо. Вокруг нее была как бы видимая глазу-аура, излучавшая высокое напряжение, и это внезапно сделало ее еще более привлекательной и более опасной, чем она казалась ему годами. Он испугался, потому что та Она, какую он сейчас видел, была существенной частью той, какая соответствовала бы его желанию, той, какую он делал.
Беверли выглядела шокированной и испуганной. Но при этом – бешенно возбужденной. Ее щеки пылали горячечным румянцем, лоб блестел, а под нижними веками обозначились белые дорожки, которые выглядели как вторая пара глаз.
И изо рта все еще торчала сигарета, теперь слегка под углом, вылитый Рузвельт, черт возьми! Сигарета! Вид ее вызывал тупую ярость, снова захлестнувшую его зеленой волной. Смутно, где-то на задворках мозга, он вспомнил, как она сказала ему однажды ночью из темноты, сказала бесцветным, равнодушным голосом:"Д один прекрасный день ты просто зайдешь слишком далеко и это будет конец. Прибьешь".
Он ответил: «Ты поступай, как я тебе говорю, Бев, и этот день никогда не придет».
Теперь, прежде чем ярость вычеркнула все, ему стало интересно, придет ли в конце концов этот день?
Сигарета. Черт с ним, со звонком, упаковыванием, странным выражением ее лица. Они будут разбираться с сигаретой. Затем он будет иметь ее. А затем уж они смогут обсудить все остальное. К тому времени это, быть может, покажется важным.
– Том, – сказала она, – Том, я должна...
– Ты куришь, – сказал он. Его голос казался пришедшим издалека, как будто по очень хорошему радио. – Похоже, ты забыла, девочка. Где ты их прячешь?
– Смотри, я брошу ее, – сказала она и пошла к двери в ванную комнату. Она швырнула сигарету – даже отсюда он мог видеть отпечатки зубов на фильтре – в унитаз сортира. Фссссс. Она вышла. – Том, это был старый приятель. Один старый, старый приятель. Я должна...
– Заткнись, вот что ты должна! – закричал он. – Заткнись немедленно!
Но страх, который он хотел увидеть – страх перед ним – его не было на ее лице. Страх был, но он исходил из телефона, а не от него. Она как будто не видела ремень, не видела ЕГО, Тома, и он почувствовал легкое беспокойство. БЫЛ ли он здесь? Глупый вопрос, но БЫЛ ли он, в самом деле?