Оня
Шрифт:
– Лена, сколько надо денег?
– Восемьсот тысяч.
"Однако...", - невольно подумал я, но тут же задавил подленькую мысль.
– Рублей?
– Да, да, - закивала она.
– Я боялась, что Вы не вернетесь, - вдруг проговорила она и снова тихо заплакала.
– Не переживайте, Лена. Эти деньги будут у вас через неделю. Борис Моисеевич встретится с вами и передаст необходимую сумму.
– Спасибо, вам! Спасибо!
– только и смогла она сказать. Бесконечная благодарность была в ее глазах. Она зарыдала.
– Успокойтесь, Лена, все будет хорошо. Если нужна еще какая-нибудь помощь, то не стесняйтесь, звоните, - я дал ей свою визитку.
– Что Вы, я больше не побеспокою... Дай Бог Вам здоровья!
– Лена вытирала лицо платком. Руки ее дрожали.
Проводив Елену до выхода, я вернулся в кабинет и снова набрал Моисеича.
– Слушай, а нельзя никак этого Андрейку к ногтю прижать?
– я инстинктивно прижимал трубку телефона крепко к уху, чтобы никто не услышал, хотя слышать было некому.
– Нет.
– Односложность и категоричность
– Чего так?
– Ты же знаешь, кто его привел и какие у него сейчас возможности. Я ничего сделать не могу. Терпи.
– Я положил трубку.
Судя по тону, и не совсем типичному для Моисеича: "Я не могу", стало понятно, что дело действительно серьезно. Как решать проблему с финансовым-идиотом, я совершенно не представлял. Тоска сжала сердце. Кто мне поможет? Страх потерять работу, московскую квартиру, будущее дочери, волной накрыл меня. Стало не хватать воздуха. Я распахнул окно и подставил лицо влажному ветру, который тут же начал довольно шелестеть бумагами на столе. "Господи, что же делать, что же делать?" - этот вопрос сверлил мозг.
– Что на работе?
– Наташа возилась возле плиты, готовя ужин.
– Полное дерьмо. Моисеич, похоже, решил слиться. У него есть куда пристроиться, а вот мне идти некуда. Звонил сегодня Денису, а он, гад, даже трубку не взял и не перезвонил. Слухи у нас распространяются со скоростью звука.
– Плохо все это. Тебе надо как-то отношения с финансовым выстраивать. Как собираешься дальше...?
– Наташа чуть повернулась и посмотрела на меня, затем выключила огонь под сковородкой, подняв крышку, перемешала картошку и накрыла ее снова.
По всей квартире распространился запах жареной картошки с луком, как я люблю. Но даже он не мог отвлечь меня от мрачных мыслей. Кроме того, жена требовала плана моих дальнейших действий по нейтрализации зловредного Андрея-финансиста, будь он неладен. В голову лезли только идиотские мысли об убийстве, ничего другого мой мозг в настоящее время сгенерировать не мог. В лучшем случае рисовались картины подстроенной аварии, когда останки Андрея вырезают гидравлическими ножницами из его всмятку сплющенного черного БМВ. Сама мысль о том, что с ним можно о чем-то договариваться, казалась смешной и нелепой. Та степень антагонизма, который между нами существовал, исключал даже намек на конструктивный диалог.
– Я не знаю, что мне делать. Мы даже разговаривать больше минуты спокойно не можем, а ты говоришь "выстраивай отношения".
– А что ты собираешься делать, убить его?
– Ты как всегда читаешь мои мысли.
– Твои мысли для меня открытая книга. После двадцати лет совместной жизни я тебя знаю лучше, чем ты себя.
– Наташа села напротив и ласково-снисходительно посмотрела мне в глаза.
Мы учились с ней в параллельных классах одной из восьми школ города. Наша под номером "3" считалась лучшей в городе. Сильный учительский состав, дополнительный английский язык и углубленная математика делали выпускников "тройки", как мы ее называли, достаточно конкурентными абитуриентами не только областных ВУЗов. Так сталось, что взаимный интерес у нас проявился уже после поступления в институт. Несколько парней и девушек из нашего выпуска пошли в Самарский строительный институт. Мы с Наташей поступили на "Промышленное и гражданское строительство". Учились опять в разных группах, но расписание часто совпадало, поэтому мы ездили в институт и возвращались домой на одной электричке. В конце первого курса мы стали встречаться.
В десятом классе у Наташи уже был друг, старше ее на два года, который окончил нашу школу и осенью собирался в армию. В институт он поступать не хотел, не понимая, что может дать высшее образование такому уверенному в себе, сильному парню как он, у которого вся жизнь впереди. Первая "юношеская любовь" Наташи окончилась, как это обычно бывает, через полгода. Парень ушел в армию, а девушка, расставшись со своей девственностью, осталась доучиваться в школе. Если бы Наташа была такой же девчонкой, как и все, то, наверное, она начала бы сначала тосковать по любимому, а затем нашла бы утешение в объятиях какого-нибудь спортсмена-авторитета. Но она была девушкой не только красивой, но и умной, и целеустремленной. Первая любовь показала ей насколько все люди разные и что просто секс не может соединять людей на длительное время, давая лишь повод к совместной жизни, а основное, что накрепко соединяет мужчину и женщину, это схожий взгляд на жизнь и ее перспективы. Это как ехать в поезде и смотреть в одно окно и обсуждать увиденное. Вам нравится делиться впечатлениями, интересно слушать друг друга, вы понимаете, о чем говорите, и ваши мнения во многом совпадают. Но когда один смотрит в окно направо, а другой налево, потому что интересы у них разные, то и разговора не может быть, им нечего обсуждать. Так она объяснила свое понимание счастливой семейной жизни, когда мы как-то раз возвращались на электричке с института. После этого разговора я понял, что мы с ней смотрим "в одно окно поезда". Я это слишком хорошо понимал - мои родители всегда ругались и кричали. Отец постоянно уезжал на рыбалку на Волгу, а мать сидела и ждала его. Когда он возвращался, она накидывалась на него с упреками. Он кричал в ответ, и она уходила на кухню, где кончиком застиранного фартука стирала с нестарого еще лица обидные слезы одиночества. Отец подавлял мать, заставляя подчиняться своей прихоти. Она страдала, но не уходила, видимо не зная, как можно жить иначе. Наблюдая все это, я с отрочества подсознательно стремился к такому же доминированию как отец. Женщина в моем понимании всегда должна была слушаться и подчиняться. И первых двух своих девушек я пытался подавить, что у меня неплохо получилось. Но как только я их подчинял своей воле, то тут же терял к ним интерес. Вопрос даже не столько в получении секса, сколько в полном контроле над человеком. Послушные, несамостоятельные девушки вызывали у меня противоречивые чувства: с одной стороны, мне это нравилось, с другой, мне претила эта их некоторая привязчивость и покорность. Временами я ощущал себя юннатом, который приручил щенка, и теперь должен постоянно за ним следить и ухаживать. А когда щеночек подрастет, то превратится в какую-нибудь некрасивую суку, которая будет везде неотступно следовать за мной и преданно смотреть в глаза. И когда мне представлялось, что вот она, или она, будет со мной жить, а я буду должен ее любить, или даже просто с ней о чем-то разговаривать, то мне становилось нестерпимо грустно и безысходно. Видимо, не осознавая того, я искал женщину самостоятельную, сильную, с которой мне было бы интересно и комфортно, которую не надо время от времени отталкивать от себя, чтобы побыть одному. Наташа оказалась именно такой женщиной. Ее независимость и целеустремленность нравились мне. По началу эти качества не цепляли до такой степени, чтобы Наташа сделалась для меня единственным желанным объектом. Она была интересной, но одной из многих красивых девчонок. Со временем наши поездки в институт и обратно сблизили нас настолько, что я незаметно для себя влюбился. Первый раз в жизни я полюбил. Я и сейчас ее люблю, но до сих пор не уверен любила ли она меня тогда, и не знаю любит ли она меня сейчас.
Когда у вас внутри кувыркаются подзадоривающие, зудящие, нашёптывающие бесы, что вы делаете с ними: разговариваете, спорите, слушаете, опровергаете, проклинаете, соглашаетесь, подчиняетесь, боретесь? Я своих бесов слушал. Не сказать, что прислушивался, но зависть и неуверенность в себе с готовностью отзывались на их зов. Каждый человек на свете знает, что такое личные бесы и как тяжело их загнать в стойло, если вы дали им волю. Все люди выглядят примерно одинаково, и достаточно сложно сказать, что у них в голове. А в голове, как раз, бывает много такого, что лучше и не знать никому. И ходим мы с этим дьявольским балом в голове, ловко маскируясь и обманывая других, а часто и себя, что не желаем зла ближним, не завидуем и не боимся, но только злые слова иногда выдают нас.
Наташа как-то совершенно естественно, не ломая и не принуждая, заставила моих бесов сначала поутихнуть, а потом и вовсе уйти в подполье. Причем сделала она это не специально, а просто в процессе общения я почувствовал исходящую от нее какую-то светлость что ли и чистое спокойствие, которое через некоторое время передалось и мне. Нет, у Наташи тоже есть бесы, но они такие маленькие и неприкаянные, что редко могут что-то изобразить или на что-то повлиять. Есть, правда, один, отвечающий за гнев и раздражение, вот он совсем не маленький. Когда мы вечером садились в электричку, то нам уже никто не был нужен, мы разговаривали, что-то обсуждали, спорили, и наш мирок, замкнутый и самодостаточный, являлся простейшим атомом, в котором Наташа была ядром, а я электроном. Так сложилось, что я стал сателлитом, но сожалений по этому поводу не испытывал. Наоборот, мне нравилось, льстило, что такая красивая, умная, независимая девушка нуждается в моем общении не меньше, чем я в ней. Что еще нас сближало, так это увлечение одной и той же музыкой, фильмами, книгами. Нам до сих пор есть, о чем поговорить, кроме как о детях и о даче. Пожалуй, вы счастливый человек, если можете содержательно обсудить с женой политическую повестку дня. Хотя, каждому свое - кому-то главное: уходя на встречу с друзьями, небрежно сказать жене, чтобы она прибралась, сделала ужин и ждала домой не раньше полуночи. Совместные мозговые штурмы по вопросам, касающимся моей или ее работы, обычное для нашей семьи дело. Вот и сейчас мы продолжали уже давно начатый разговор. Когда только Андрей пришел к нам на работу и возникли первые осложнения с ним, Наташа мне сказала, что эта проблема сама собой не рассосется. Я подробно описывал его поведение, свои впечатления, и впечатления остальных наших о нем. Мы думали с ней и прикидывали сценарии развития событий и модели моего поведения, но, когда я приходил на работу, вся продуманная тактика летела к черту, поскольку я ничего не мог противопоставить истерическому напору Андрея. Работая несколько лет в тесно сплоченном коллективе, мы отвыкли от внутренних конфликтов и противостояния. Ни я, ни кто-то другой уже представить себе не мог, что надо через ругань, "ломание через колено", заставлять работать подчиненных или своих коллег-замов. Теперь же любое согласование договора превратилось в нервотрепку. Финансовый директор придирался к каждой запятой, подозревая "откатную" схему в каждом подрядчике. Поскольку какой-либо значимый опыт в финансах у него отсутствовал, то он метался из крайности в крайность при рассмотрении договоров. Меня это выматывало. Да, единственный человек, полностью переметнувшийся на его сторону, кадровичка открыто поддерживала его в противостоянии со всеми нами.
– Тебе легко сказать "выстраивай отношения", - опять завел я свою пластинку.
– Не может быть там никаких отношений. За обедом он только и рассказывает о себе, какой он исключительный, дерзкий и смелый. У меня скоро язва откроется, - пробурчал я.
– Терпи, - отрезала жена.
– Тебе все равно сейчас некуда идти. Денис твой прокатил с работой, Моисеич уйдет куда-нибудь, а тебя не позовет - кризис сейчас, работы на всех не хватает. Терпи, - еще раз отрезала Наташа.
– Блин..., - меня напрягала эта необходимость.