Опадание листьев
Шрифт:
Закончив рисование, главный вернул чернильницу помощнику, который чинно удалился через боковую дверь. Главный запел заклинания, а все остальные начали повторять за ним, точь-в-точь как первоклассники повторяют за учителем новое правило. После троекратного повторения заклинания к главному подошел помощник. На этот раз у него в руках был меч. Он встал на колени и протянул меч главному. Тот взял клинок двумя руками, поцеловал и уже готов был нанести мне ритуальный удар, но тут наши глаза встретились. Его лицо исказилось ужасом. Он выкрикнул какое-то странное слово, скорее всего, имя. Меч упал на пол. Помощники бросились меня развязывать, а публика во главе с главным упали передо мной ниц. Я не стала испытывать судьбу, и быстрым шагом покинула клуб.
4
Паутина была мягкой, эластичной, податливой и необычайно прочной. Она липла ко мне, опутывала, вызывая страх и одновременно брезгливое отвращение. Я билась, кричала, звала на помощь, пыталась выбраться, но она только сильнее опутывала меня. От потери последней надежды на спасение я заплакала, потеряв остатки воли к жизни. Только после моей капитуляции, словно он специально ждал, пока я сломаюсь, из своего убежища появился огромный мохнатый паук с бездонными зелеными глазами. Паук не спешил. Он наслаждался каждым мгновением моей слабости, ужаса и безволия. Он наслаждался властью. Несколько минут, показавшихся мне вечностью, паук смотрел мне в глаза, словно старался выпить взглядом все мои чувства, а потом пополз ко мне. Он полз медленно, меланхолически, несколько раз ненадолго останавливаясь, зная, что я никуда не денусь, зная, что я в его власти, что я – беспомощная жертва, оказавшаяся по воле судьбы или своей собственной глупости в его владениях. Паук знал свое дело. Этот монстр и магистр пыток умел довести человека до последней стадии ужаса, и лишь тогда, когда железы внутренней секреции сделают жертву особенно вкусной, всадить в нее жало и высосать все до последней капли. Поэтому он и тянул. По-своему, он не был жесток, просто так было вкуснее.
Сон рассыпался вместе с бьющимся оконным стеклом, и в мою комнатушку, где я нашла, наконец, свой недолгий покой, ворвались люди в масках и камуфляжной форме. Не дав мне опомниться, они навалились на меня и ловко связали мне руки и ноги скотчем.
В ту же секунду от сильного удара распахнулась дверь, и в комнату влетел Жерар, а следом вошла Элизабет.
– Привет, дочурка. Давно не виделись. Я так по тебе соскучилась, а ты вместо того, чтобы идти домой, прячешься у какого-то ничтожества, – Элизабет с силой ударила Жерара кулаком по лицу.
– Оставь его, сука! – завизжала я в бессильной злобе.
– Это он научил тебя так обращаться с матерью?
– Ты не мать! Ты самая жуткая тварь! Оставь его в покое!
– Никогда не думала, что моя любимая дочка свяжется с ползающим среди помоек ничтожеством. Да если я раскрою его никому не нужную голову, я окажу ему услугу.
– Ты ничего не понимаешь! Он единственный человек в моей жизни! Оставь его в покое, и я сделаю все, что ты хочешь!
Жерар нашел меня обессиленную среди бескрайнего хлама этого Мира. Тогда я бежала из клуба, бежала от Элизабет, бежала от вероломных друзей, бежала от всех и вся, бежала от себя. Я брела в никуда, а когда у меня кончились силы, упала на отравленную землю, поросшую ржавой травой, и приготовилась умирать. Это был лучший из Миров для такого случая. Тогда-то меня и нашел Жерар. Ему было пятьдесят пять лет, но тяжелая жизнь и ужасная экология превратили его в древнего старика. Он с большим трудом принес меня к себе в дом. Несмотря на то, что он жил в жалкой лачуге и питался не каждый день, он выделил мне самую лучшую комнату и заботился обо мне, как никто другой. Но самым бесценным его подарком был покой, который воцарился в моем сердце, несмотря на тяжелое существование. Жерар был единственным человеком, сделавшим для меня что-то доброе просто так, без всякой задней мысли. И теперь Элизабет…
– Как трогательно! Грязная тварь спасает мою дочь. Да, он не сделал с тобой того, за что твой первенец заплатил свои грязные деньги, только потому, что у него давно уже не работает здесь, – Элизабет с силой наступила Жерару на пах и повернулась на тонком и остром каблуке туфли. Жерар захлебнулся в крике. – Он мог только трогать тебя своими грязными руками, – говорила Элизабет, топча каблуками его руки, – мог пялиться на тебя своими развратными глазенками, – она выдавила Жерару глаза, – мог говорить с тобой своим поганым языком. Эта похотливая тварь исходила бессильным желанием, и ты после всего этого будешь его защищать?
– Я убью тебя, сука, – шептала я сквозь слезы бессильной злобы, – убью тебя и твоих сук.
– Хорошо, милая. Но только после того, как ты станешь верховной жрицей, хотя тогда тебе вряд ли этого захочется. Тогда ты мне скажешь спасибо. Помяни мое слово.
– Будь ты проклята! Ты и все твои суки!
– В машину ее, – приказала Элизабет. – Да, и кто-нибудь. Помойте мне туфли.
Меня схватили и всунули на заднее сиденье внедорожника. Мой по настоящему единственный дом вспыхнул ярким пламенем, и мы понеслись прочь. Мы остановились возле еще одной лачуги. Команда смерти ее уже захватила. Всюду валялись битые стекла, а входная дверь висела на одной петле.
– Пойдем, – Элизабет вытащила меня из машины и потащила в дом.
Возле порога со сломанной шеей лежал худой болезненного вида мужчина лет тридцати. Его убили сразу. У противоположной от входа стены лежала молодая и тоже изможденная женщина с перебитыми ногами. Она тихонько скулила. Посреди комнаты, привязанная к стулу, сидела девочка лет восьми с большими грустными глазами. Я видела только ее глаза. Они были притягательными, родными, я бы сказала, моими глазами.
– Смотри, что ты должна будешь с ней сделать, сказала мне Элизабет. Она кивнула головой, и два монстра из ее свиты подняли женщину с пола. Та вскрикнула от боли, – смотри!
Элизабет взяла в руки нож, тот самый нож, которым я… и с силой вонзила в грудь женщины.
– Ты все поняла?
– Будь ты проклята!
– Начинайте.
Меня толкнули к девочке. Я хотела кинуться на Элизабет, сломать ей шею, выцарапать глаза, но между нами словно выросла непреодолимая стена. По знаку Элизабет женщины запели ритуальные заклинания. Они пели, а я билась о невидимую преграду, чувствуя, как музыка забирает у меня волю. Когда у меня не осталось сил, Элизабет бросила мне нож, и я, вопреки собственному желанию, вонзила его девочке в грудь.
Я хотела ударить ножом и себя, чтобы только разрушить ее дьявольские планы, но она успела выбить у меня нож, и как в паутине во сне я потеряла остатки воли.
5
– Пойми, девочка, мы не принадлежим себе, не можем, не имеем права. Тебе же нравились истории об амазонках. Помнишь? Ты восхищалась ими. Думаешь, я не хочу и не хотела нормального человеческого счастья? Думаешь, я веками копила силу и знания, жертвовала детьми, жертвовала собой ради собственного удовольствия? Пойми, доченька, мы – клан, мы – древнейший магический клан, и мы не можем себе позволить потерять все. Пойми, сейчас совпадение, сейчас все кланы вышли на охоту за властью. Девочка была обречена. За ней уже шли другие. А старик… Ну, прости меня, доченька. С того дня, как ты бежала из дома, я места себе не находила. Я знала, что ты попала в беду, что должно, нет, не должно, что может произойти что-то ужасное, и я не могла ничем помочь тебе. Я пыталась пробиться, найти тебя, но та ведьма, в чьи руки ты попала, завладела тобой, твоим сознанием, она закрыла тебя от меня, чтобы принести в жертву своему демону. Они воровали девочек, маленьких девочек и жестоко убивали, дочка. А потом этот старик… Прости, милая. Я не могла тебя потерять, не могла допустить, чтобы ты попала под чье-то влияние. Всю свою жизнь я готовилась родить тебя, воссоздать, воспитать, сделать большой и сильной, чтобы ты смогла победить, выжить, остаться последней и единственной. И знаешь, какой приз ждет тебя в этой войне? Единый гвоздь. Инструмент бога. Вот тогда ты сможешь все. Ты сможешь изменить Мир, вернуть своего старика, сделать его счастливым, отомстить мне, наказать. Да, доченька, мы плохие, жестокие, мы убивали и убиваем, но ты не такая. Ты хорошая. Получив гвоздь, ты сможешь изменить правила, сможешь заставить нас делать добро, и не только нас, а всех, совершенно всех. А представь теперь хоть на минутку, что эта сила попадет в плохие руки? Что тогда? Тогда Мир постигнет… Я даже не хочу думать о таком, я боюсь, дочка, и ты бойся. Бойся, потому, что это будет и твоя вина, вина твоей слабости и малодушия.
Я лежала и смотрела в потолок. Я ничего не хотела, совершенно ничего. Словно тогда, в этом доме я убила саму себя. Я была мертвой и пустой. Вместо души во мне зияла черная дыра. Элизабет хлопотала вокруг меня, кормила с ложечки, купала в ванне и уговаривала меня встать и вернуться к жизни. Я была уничтожена, высосана пауком с бездонными глазами, и теперь болталась на границе с небытием на тонкой паутинке, которую по рассеянности забыли порвать. Но самое страшное было то, что я начинала привыкать к этой черной дыре, к бездушию, к пустоте. Я возрождалась к жизни бесчувственным монстром, порождением ада и Элизабет.