Шрифт:
Опаленные зноем
Часть первая
Ожидание
I
Наступление началось в феврале. Мы тронулись по сугробам в ватниках, полушубках, валенках, ушанках, по дороге все это сменили на шинели и сапоги и остановились только в конце апреля, когда все вокруг стало зеленеть и старшины поехали получать летнее обмундирование.
Наш отдельный пулеметно-артиллерийский батальон с ходу
Я со своей ротой оказался в резерве и, когда заходил в штаб или на КП батальона, часто слышал разговоры о «Матвеевском яйце». Это было самое неспокойное место на всем участке дивизии. Общая, довольно стройная линия переднего края здесь разрывалась и глубоко вдавалась во вражеские позиции. Две стрелковые роты, находившиеся там, обстреливались фашистами с трех сторон и днем и ночью. Из штаба то и дело звонили в третью роту:
— Как правый сосед? Как справа? Больше смотрите направо!
Немцы во что бы то ни стало хотели спрямить линию своей обороны, нам же нужно было сохранить эту вмятину как рубеж для атак.
Уже началась подготовка нового наступления, и все с утра до утра следили за «Матвеевским яйцом».
И вот однажды ко мне пришел заместитель командира батальона майор Станкович и сказал:
— Вызывай офицеров. Я говору, — белорус, он вместо «ю» выговаривал «у», — я говору, теперь одна морока будет у нас с тобой.
Пришли лейтенанты Лемещко и Сомов, вслед за ними — застенчиво улыбающийся младший лейтенант Огнев. В углу землянки шумели, наседая на старшину роты, командир артбатареи Веселков и минометчик Ростовцев. Позднее всех ввалился, на минуту заслонив собой всю дверь, мой заместитель по строевой двадцатичетырехлетний богатырь старший лейтенант Макаров.
Перед тем как попасть к нам в батальон, Макаров летал на истребителе, был подбит, рухнул вместе с машиной на землю, но по счастливой случайности остался жив и, пролежав полгода в госпитале, признанный врачебной комиссией негодным к дальнейшей службе в авиации, пришел к нам, в пехоту. Было это зимой. Он медведем влез в блиндаж, простецки улыбнулся, приложил руку к лихо сдвинутой набекрень ушанке и доложил: «Старший лейтенант Макаров прибыл для дальнейшего прохождения службы». — И как-то незаметно, за один вечер, перезнакомился и подружился с офицерами…
— Все? — спросил Станкович.
— Все, — ответил я.
В землянке сразу стало тихо.
— Так вот, пошли принимать «Матвеевское яйцо»! — И, распахнув дверь, Станкович первым вышел на улицу.
По дороге нас встретил заместитель командира соседнего полка, майор в щегольской фуражке защитного цвета, козырек которой был похож на утиный нос. Такие фуражки шили из старых гимнастерок портные полковых мастерских.
— Многовато, — сказал он, оглядев нас.
— Почему? — спросил я.
— Ну почему, — уклончиво отозвался он. — Ясно почему.
Мне ничего не было ясно.
— Ладно, там видно будет, —
Скоро мы вышли в поле, на котором стояли три подбитых немецких танка. Впереди виднелся кустарник, несколько одиноких елок, а правее разлилось огромное болото, за которым стеной стоял лес…
— В этом лесу ваш правый сосед, — сказал майор. Мы спустились в овраг. Я спросил, сколько отсюда будет до переднего края.
— Тысяча двести метров, — сказал майор. Он остановился, вынул из планшета карту и показал мне: — Вот овраг, а вот ваш передний край. Ровно тысяча двести метров.
— Ростовцев, — сказал я минометчику, — оставайтесь здесь.
Овраг скоро свернул в сторону, прямо к тем кустам с одинокими елками, и на полпути кончился широким лугом. Здесь, в конце оврага, был блиндаж, в котором жил резервный взвод автоматчиков. С правой стороны кустов, за болотом, на самом краю леса виднелись два немецких дзота. Вода сейчас подступала к амбразурам. В дзотах, казалось, Никого не было. Слева, на гребне небольшого холма, торчали рогатки колючей проволоки.
— Здесь тебе тоже надо будет оставить резерв, — сказал Станкович.
Мы порешили на том, что поставим здесь взвод противотанковых пушек и два ручных пулемета. Слева, по пашне и по лугу, можно было ожидать танки.
— Ты что же, всех берешь, капитан? — спросил майор.
— Всех, — сказал я.
— Ну смотри. Давайте только рассредоточимся. — И, надвинув поплотнее фуражку, он побежал к кустам по лугу. И сейчас же просвистело несколько пуль. Майор, не обращая на них внимания, бежал по лугу, чуть пригнувшись и петляя.
— Пожалуй, не стоит всем, — задумчиво сказал Станкович, глядя вслед майору.
— Пожалуй, не стоит, — согласился я.
Мы оставили командиров взводов и побежали вслед за майором. Нас тоже обстреляли.
Майор сидел на краю оврага и, поджидая нас, счищал щепочкой грязь с сапог.
— Ну как? — спросил он.
— Хорошее местечко, — сказал я, тяжело дыша.
— Куда уж лучше! — согласился он.
К нам поспешно подбежал старший лейтенант, одергивая на ходу помятую, давно не стиранную гимнастерку, и доложил, что у него все благополучно. Лицо у командира усталое, глаза красны не то от дыма, не то от бессонных ночей, на щеках и подбородке — недельная щетина.
— Вот, — сказал ему майор, — сдавайте участок капитану.
— А я? — недоверчиво спросил тот.
— Пойдете на отдых.
— Так давайте сейчас и начнем, — не умея скрыть радости, обратился ко мне старший лейтенант.
Он как-то сразу помолодел и посветлел лицом, потом очень внимательно оглядел меня, и в его глазах я прочел неподдельное сожаление.
Сдавать ему, собственно, было нечего. Овраг, начинавшийся от болота, расходился дальше двумя рукавами наподобие клешни рака. Между клешнями рос кустарник. В оврагах, ничего не видя дальше десяти — пятнадцати метров, сидели стрелки и автоматчики. Землянки были низкие, сырые, тесные — и никаких окопов, дзотов, проволочных заграждений.