Опальные воеводы
Шрифт:
Страна вступала в период, метко названный Великим разорением. Хлеб не родился, земля лежала «впусте». По пепелищам некогда многолюдных деревень и сёл ходили волки и медведи. Торговля упала. Свирепствовали эпидемии. Обнищавшее дворянство, оставшееся, как в сказке «Дикий помещик», без рабочих рук, массами бежало из армии. «Нетство» — отказ от военной службы — приобрело грандиозные масштабы. Для ежегодного сбора полков по израненной Руси шныряли карательные отряды, под конвоем волочившие ратников на сборные пункты. Угрозы мало помогали — служить было «не с чего».
Торжество кровавой тирании и опричного произвола власть принимала за укрепление государства. Чем меньше сил оставалось у униженной и оскорбленной Руси, тем наглее и авантюристичнее вело себя самодержавие на международной
Казалось, до этого ещё далеко. Значительная часть Ливонии была занята русскими войсками, отняты древнерусские земли у шведского и польского королей. С Речью Посполитой, образовавшейся в 1569 году из королевства Польского и великого княжества Литовского, было заключено перемирие. Более того, после смерти Сигизмунда II Августа Речь Посполитая в 1572 году прислала в Москву послов, объявляя о своём желании видеть королем польским и великим князем литовским царевича Фёдора Ивановича (будущего московского царя). Этим шагом, передавал волю польской и литовской Рады гонец Воропай, соседние славянские государства укрепят дружбу и смогут объединить силы для защиты своих пределов от общих неприятелей.
Удивительные речи услышал в ответ посланец Речи Посполитой! Иван Грозный изволил не уразуметь, что речь идёт о его сыне.
«Если паны захотят меня взять в государи, — говорил царь, — то увидят, какого получат во мне защитника и доброго государя. Не будет тогда выситься сила поганская, и ни одно королевство против нас не устоит, не устоит и сам Рим.
В вашей земле многие говорят, что я зол (ничего подобного гонец не говорил. — Авт.). Правда, я зол и гневлив. Однако пусть меня спросят: на кого я зол? Неудивительно, что ваши паны людей своих любят {32} ; а мои люди подвели меня к крымским татарам, которых было 40 000, а со мною только 6000: равно ли это? При том я ничего не знал о татарах. Хотя бы моим воеводам и трудно было одолеть такого многочисленного неприятеля, однако пусть бы, потеряв несколько тысяч своих людей, принесли ко мне хотя бы плеть татарскую — я и то с благодарностью бы принял {33} .
32
Здесь следует учесть своеобразие представлений Ивана Грозного, считавшего лучшим человеком раба. Действительно, в Польше крепостное право достигало уже такого уровня жестокости, что когда, по словам современника, шляхтич убивал холопа, то говорил, что убил собаку, ибо всех крестьян считал за собак[37].
33
Эти сетования раздаются уже после Молодинской победы, о которой царь совершенно не упоминает.
Я не силы татарской боялся, но видел измену своих людей и потому своротил немного в сторону от татар. В это время татары вторглись в Москву, которую можно было бы оборонить и с тысячью человек. Но если большие люди оборонять не хотели, то меньшим как это было сделать? Москву уже сожгли, а я ничего об этом не знал. Так разумей, какова была измена этих людей против меня! Если кто и был после этого казнён, то казнён за свою вину. Спрашиваю у тебя: у вас изменника казнят или милуют? Думаю, что казнят {34} .
34
Пропустивший врага к Москве в 1571 году И. Ф. Милославский был помилован — царь казнил за «измену» князя М. И. Воротынского, разбившего хана при Молодях в его повторном набеге на Москву (1572).
А если Богу будет угодно, чтоб я был у вас государем, то наперед обещаю сохранить все шляхетские права и вольности и, смотря по надобности, дам большие.
Изменники мои, которые уехали из моей земли в вашу, могут убежать в орду или в Турцию. Пусть паны ваши постараются задержать их, а я, клянусь Богом, не буду им мстить. Курбский отнял у меня жену (?!), а я свидетельствую Богом, что не думал его казнить. Пусть ваши паны отнимут у него владения и смотрят, чтобы он куда-нибудь не ушёл.
Я за Полоцк не стою со всеми его землями, уступлю и своё московское, пусть только уступят мне Ливонию по Двину, и заключим мы вечный мир с Литвою.
У меня только два сына, как два глаза. Отдать на королевство кого-нибудь из них всё равно, что из человека сердце вырвать».
В заключение Грозный высказал недвусмысленную угрозу протестантам, которых в Польше и Литве было довольно много, и предложил панам немедленно отправить к нему большое посольство.
Через год в Москву приехал литовский посол Михаил Гарабурда с конкретными условиями избрания на королевский престол или царевича Фёдора, или, согласно желанию Грозного, самого царя. Но напрасно было бы думать, что московский государь станет вдаваться в обсуждение условий. Посвятив им несколько слов, он повёл пространную речь в оскорбительном тоне.
«Зачем я вам дам сына своего, князя Фёдора, к убытку для своего государства? Гораздо лучше, если б я сам был вашим государем! И то не годится, что по смерти государя государство не принадлежит потомкам его, — так нельзя, так мы сына своего не дадим.
Что с того, что немецкий император и французский король прислали к вам, выдвигая своих царевичей? Нам это не в пример. Кроме нас да турецкого султана нет государей, чей род царствовал бы непрерывно двести лет, потому другие и выпрашивают у вас почести!
Русский государь будет у вас с условием, что Польша и Литва вечно будут владением нашего рода, соединятся с нашим государством и Киев вы уступите нашему государству. Писаться же будете в моём титуле после других земель так: «Божиею милостию господарь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, киевский, владимирский, московский, король польский и великий князь литовский и великий князь русский, Великого Новгорода, царь казанский, царь астраханский» и т. д.
А если бы великое княжество Литовское захотело нашего государствования одно, без Польши, то это нам ещё приятнее. Я бы ездил к вам время от времени с опричниками и с детьми, потому что дети не могут без нас оставаться.
Ездить в ваши государства трудно, так что лучше выберите на королевство императорского сына, а с нами заключите мир — и нам это спокойнее, да и землям также. Но если Польша и Литва не хотят императорского сына, а хотят нас, то мы согласны быть их государем. Только паны должны поклясться над нами и нашими детьми ничего дурного не делать, ни одного государя против нас не подводить, ни в какое государство нас не выдать и никакой хитрости не замышлять».
Царь завершил разговор, сообщив послу сведения о людях, тайно призывавших его на Литовское государство в великие князья. А вдогонку Гарабурде посланы были дополнительные требования Грозного.
Первое из них — короноваться на корону польскую и великокняжескую «по христианскому обычаю» православной Церкви, запретив в это же время католическую службу, — нельзя было рассматривать иначе как отказ от короны в самой оскорбительной для большинства поляков-католиков форме.
Второе условие — разрешить самому Грозному «выбирать и высматривать» в Польше и Литве жён себе и сыну — лишний раз демонстрировало его горячечное сластолюбие, заставлявшее перебирать жён (своих и сыновних) из разных уголков земли, вплоть до Кавказа {35} .
35
Переговоры о доставке «дородной» и «сличной» девки царь упорно вёл также с Англией, невзирая на то что был женат.